Мама и смысл жизни

Он явился к Артемиде, нагруженный едой из «Нанкина» — ресторанчика на улице Кирни, с худшим оформлением интерьера и лучшей китайской кухней в Сан-Франциско. Эрнест, который обожал кормить людей, с удовольствием разложил коробочки и пакеты на столе, по ходу дела называя Артемиде их содержимое. Он был страшно разочарован, когда она сказала ему, что она веганка, и ей придется отказаться от большинства блюд, в том числе замечательных рулетиков из курицы в листьях салата и говядины с пятью сортами грибов. Эрнест мысленно поблагодарил Бога, что взял рис, сваренные на пару ростки гороха и вегетарианские клецки.

— Я должен тебе кое-что рассказать, а я, как начну, уж не остановлюсь. Друзья говорят, что у меня словесное недержание, так что я тебя предупредил…

— Только не забудь мое условие. — Артемида положила руку на руку Эрнеста. — Никаких извинений и объяснений.

— Я не уверен, что смогу его выполнить. Как я уже говорил, я очень ответственно подхожу к своей работе целителя. Это я, это моя жизнь, и я не могу это включать и выключать по желанию. Поэтому я сгораю от стыда, что так ужасно обошелся с тобой. Я поступил жестоко. Мы занимались любовью — это было прекрасно, невероятно, я даже представить себе не мог такого — а потом я бросил тебя, не сказав ни слова. Мне нет оправдания. Я не могу сказать по-другому — я поступил жестоко. Наверно, тебя страшно ранила моя черствость. Ты, наверное, снова и снова пыталась понять, что я за человек и почему обошелся с тобой так ужасно.

— Я же сказала, меня такие вещи не трогают. Я, конечно, была разочарована, но я тебя прекрасно понимаю. Эрнест, — серьезно добавила она, — я знаю, почему ты сбежал той ночью.

— Да неужели? — игриво сказал Эрнест, очарованный ее наивностью. — Я думаю, ты не все знаешь, не знаешь всей правды о той ночи.

— Знаю, — настаивала она. — Я знаю гораздо больше, чем ты думаешь.

— Артемида, ты даже вообразить не можешь, что случилось со мной той ночью. Откуда тебе знать? Я ушел, потому что увидел сон — ужасный, очень личный кошмар. Как ты можешь об этом знать?

— Эрнест, я знаю этот сон. Знаю и про кота, и про ядовитое озеро, и про статую в середине.

— Артемида! У меня холодеет кровь! — воскликнул Эрнест. — Это был мой сон. Сны — это личное, это самое неприкосновенное убежище каждого человека. Откуда ты знаешь мой сон?

Артемида молчала, склонив голову.

— У меня есть и другие вопросы. Мои глубокие ощущения в тот вечер, волшебное тепло, непреодолимое желание. Я не хочу умалять твоего очарования, но но то желание было уж слишком сильным. Уж не искусственное ли оно? Может быть, грибы?

Артемида еще ниже склонила голову.

— А потом, уже в постели, я дотронулся до твоей щеки. Почему ты плакала? Мне было невероятно хорошо; я думал, что и тебе тоже. Почему ты плакала? Тебе было плохо?

— Эрнест, я не о себе плакала, а о тебе. И не из-за того, что произошло между нами — мне тоже было очень хорошо с тобой. Нет, я плакала из-за того, что должно было случиться с тобой.

— Должно было случиться? Я что, с ума схожу? Чем дальше, тем хуже. Артемида, скажи мне правду!

— Боюсь, что правда тебе не понравится.

— Доверься мне. Попробуй.

Артемида встала, ненадолго вышла и вернулась с пергаментным конвертом, из которого вытащила пожелтевший старый лист бумаги.

— Хочешь правды? Она здесь, — сказала Артемида, протягивая бумагу Эрнесту. — Это письмо написала моя бабушка моей матери Магде. Давным-давно. Письмо датировано тринадцатым июня 1931 года. Прочитать тебе?

Он кивнул. И при свете трех свечей, заливающем покинутую ресторанную еду в коробочках, Эрнест выслушал историю Артемидиной бабушки, стоящую за его кошмаром.