Мама, я демона люблю!

Не позволю! Если он разорвёт меня на части, если сотрёт сами воспоминания обо мне, если Триста возненавидит меня за этот совершенно идиотский поступок, всё равно не позволю Первому Тёмному ей навредить!

«Обещаешь?», — прозвенел в голове её недоверчивый голос.

Я не солгу. Больше нет.

Наверное, удар всё же стал случайным. Нож плавно вошёл в предплечье. Продолжая тускло поблескивать, остриё вынырнуло с другой стороны. Кири Брид всегда очень тщательно точила лезвия.

Первый Тёмный покачнулся, отступил назад, в полном недоумении поднял к глазам раненую руку, дёрнул за рукоять, вытаскивая оружие.

— Осалил, — произнёс он больше удивлённо, чем высокомерно. — Теперь считай, что я наигрался,

Я сражался. Я в самом деле честно сражался. Бил, иногда даже попадал, не обращал внимание на сочащуюся кровь и на трещащие кости. Дважды сумел схватить нож и один раз оцарапать плечо Тёмного. И это самое большее, чем мог бы похвастать любой из знакомых мне демонов.

Когда он отволок меня к Завесе, я ещё верил, что смогу подняться.

Когда руки мертвецов сомкнулись на моей шее и начали затягивать в темноту, думал, что нужно лишь отдышаться.

Когда Завеса сомкнулась за спиной, я помнил лишь одно имя.

Триста.

Глава 23. Мама такому не учила!

— Доброе утро…

А в ответ — тихо.

— Рок?

Я повернулась на бок, чтобы уткнуться лицом в его грудь.

А рядом — пусто.

— Рок? Рок?! Рок!!!

Нет, нет, нет! Пожалуйста, богиня! Лунная жрица, прошу тебя! Это не могло, не должно было случиться! Нельзя было спать! Держать его за руку, стискивать из последних сил, прижимать к губам…

Я прошептала едва слышно, уже понимая, что он не отзовётся:

— Рок…

Всё на месте. Всё так же, как до него. Аккуратно сложенное на стуле вчерашнее платье. Он сорвал его с меня, хохоча, небрежно скинул на пол, а я потом упрямо подняла и расправила.

Чашка из-под крепкого, до горечи, чая. Шиповник и розмарин. Чтобы точно не заснуть, не упустить его. Демоны всегда лгут. Успокаивают тебя, говорят, что ни за что не бросят. Не сделают больно. А потом рвут сердце в лоскуты, как сползающую с плеча блузку на слишком тугих пуговичках.

Приоткрытая дверца шкафа, где всегда пряталась от Вениамина его куртка. Из щели веяло пустотой.

Я не встала, — упала с кровати, уперлась ладонями в пол и тут же подскочила, качаясь, роняя выдохи вперемешку со слезами. Опрокинула стул, запуталась в упавшей одежде, ползком подобралась к шкафу, распахнула створки…

Его куртка лежала в самом низу, неаккуратно, впопыхах спрятанная под груду цветастых юбок, корсетов и рубашек. Куртка, с которой он не расстался ни разу за этот месяц. Как если бы надеялся вернуться.

Дрожащие пальцы не сгибались, не могли удержать жёсткую кожу. Я потянула куртку на себя, обхватила как могла крепко. Маленькая, глупая больше не-ведьма. Тебя снова бросил любимый мужчина. А на что ещё надеялась? Они всегда уходят, всегда обманывают. Он ведь предупреждал, что солжёт.

Зажмурилась, завалилась на бок, не выпуская находку из объятий.

Мокрое сбегало по щекам, щекотало уши, путалось в волосах. Это слёзы? Да, наверняка слёзы. Ведь женщины всегда плачут, когда их бросают…

Нет!

Женщины плачут. Не ведьмы! Ведьмы не сдаются! Они, покачиваясь, цепляясь за шкаф, поднимаются. Накидывают тяжёлую кожаную куртку, как броню.

Паршивый, самовлюблённый, эгоистичный позёр! Я вызвала тебя только за тем, чтобы ты сделал меня ведьмой! Не обещала заключить пожизненную сделку и уж точно не собиралась рисковать жизнью из-за мерзкого демонского отродья!

Но собираюсь сделать именно это, верно?

Ты выполнил свою часть сделки, фамильяр. Дальше я решаю сама. В конце концов, ты действительно научил меня думать как ведьма.

И я скажу тебе в лицо, прямо в твою поганую улыбочку, как презираю!

Я спустилась по ступеням твёрдо, без страха, не показывая ни слёз, ни злости. Только каблучки остроносых ботиночек на шнуровке впивались в дерево с такой силой, словно пытались проткнуть чей-то лоб.

Мама ждала внизу. Пожалуй, даже поджидала. Удивилась ли она тому, что милая дочурка, нежный цветочек, влюблённый в модные наряды, натянула старые рабочие штаны и удобную рубашку? Ничуть. Она лишь молча пододвинула кружку, остро пахнущую травами и алкоголем, и кивнула на стул рядом с собой.

— Он ушёл, — голос звучал хрипло, тяжело. Точно я рыдала всю ночь, а не уронила две слезинки только что.

— Я знаю, — глухо ответила она. — Тридцать три дня истекают сегодня.

Она считала. Конечно, она тоже считала.

— Сегодня вечером. Договор ещё действует. Он не имел права уйти, пока не наступит ночь!

Глиняная кружка ткнулась в ладонь. Я качнула головой, а потом подхватила её за ручку и осушила одним глотком, чтобы немедленно закашляться.

— Полегчает, скоро полегчает, — она твёрдо похлопала по спине. — Сразу всегда тяжело. Потом привыкаешь.

Я уронила голову на грудь:

— Не привыкаешь. Никогда. К такому невозможно привыкнуть.

Мама обняла меня. В волосах запуталась тяжелая капля.