Мама, я Великан

Гости уже встали со своих мест и подходят ко мне, но я не останавливаюсь, на ходу улавливая лишь обрывки ободряющих фраз, слова восхищения, поддержки, одобрения. Где-то среди незнакомых лиц мелькает лицо Глеба – растерянное, озлобленное, жалкое.

Но это лишь осколок прошлого, а перед собой я вижу только Эфа.

Он идёт ко мне, сияя все сильнее, и я почти бегу в его объятия, в объятия своего прекрасного настоящего.

Про-шло-е – набор смыслов, вязких как трясина, спутывающих по рукам и ногам, засасывающих и затуманивающих разум.

На-сто-я-ще-е – слово звонкое, смелое, пропитанное жадной радостью, сладкой ценностью и наполняющее сердце жаром жизни.

Глава 64 Демоны

Я не была дома несколько дней.

Вместе со Степаном мы проводили все свободное время у него, стараясь не выдвигаться дальше периметра кровати.

Но сегодня, после накала страстей и разоблачения Великана, мне захотелось вернуться в родные стены и глотнуть домашнего спокойствия, как тёплого чая.

Степана я смогла уговорить не ехать со мной и встретиться завтра, расставшись всего на одну ночь. Он был расстроен, но принял мою просьбу и обещал с нетерпением ждать завтрашнего дня.

Зайдя в квартиру, быстро прохожусь по комнатам, включаю свет и задвигаю шторы. Напряжение скачет внутри упругой пружиной, не даёт стоять на месте, расслабиться и вдумчиво оценить все произошедшее.

Неужели это я подтолкнула Ию к правильному решению?

Как бы она поступила, не выйди я на крыльцо?

Неужели я впервые в жизни сделала что-то действительно хорошее?

Улыбка рождается на лице вместе с теплом в душе, но звонок в дверь обрывает мои размышления.

Нежданное «дзын-дзын» рывком отбрасывает в те времена, когда мы с мамой жили вместе и к нам хоть изредка приходили гости.

Сейчас ко мне не приходит никто и никогда.

Но радость отодвигает воспоминания – значит, это Степан.

Он не выдержал и приехал.

Надо же, какой настырный…

Улыбаясь, иду к двери, думая, как он смог узнать мой адрес, хотя, наверное, это не трудно, ведь мы так давно работаем вместе.

«Кто там?» – спрашиваю и, не дожидаясь ответа, поворачиваю замок.

Дергаю ручку.

Открываю дверь.

Улыбка скатывается с лица и исчезает бесследно.

Сердце на миг забывает, как биться, но через секунду срывается в неистовый ритм.

Я застываю под ледяной волной памяти, острой как лезвия, уродливой и неисправимой, как рваные шрамы на коже.

«Друг» стоит на пороге, засунув руки в карманы, и глядя на меня осторожно, как смотрят на диких зверей.

Я смотрю на него и не могу сказать ни слова. Воспоминания бьют, бьют и бьют меня беспощадно. Переносят в те дни, где я не думала ни о чем, кроме своих безумных желаний. Отматывают ленту событий и ставят на паузу то, что хочется забыть, развидеть, сказать, что это была не я, что моё сознание помутилось, что у меня слабая психика, плохая генетика и что… в этом нет моей вины.

Но это не так.

– Ты поедешь? – спрашивает «друг» осторожным тоном, словно ожидая, что я могу наброситься на него. – Я заходил раньше, но тебя не было дома.

– Куда… поеду?.. – спрашиваю, едва дыша.

– В колонию, – говорит он как ни в чем не бывало. А осознав, что я не понимаю, о чем речь, добавляет. – Почту не проверяешь, да?

– Меня не было здесь неделю… – каждое слово царапает горло, как кусок льда.

– Понятно, – кивает он, не меняясь в лице. – Твою маму освобождают по УДО завтра утром. Поедешь встречать?

– Мама… – произношу шепотом родное слово. – Завтра…

Боль, раскаяние, счастье разливаются во мне океаном и в ту же секунду прорываются слезами.

– Мама! – голос вздрагивает. – Моя мама, мама! Моя мама…

– Эй, ты чего, не нужно… – «друг» хочет сделать шаг ко мне, но останавливается в порыве, слишком хорошо помня все, что было тогда.

Схватившись за дверь, хочу удержаться, но ноги подкашиваются, и я падаю на пол коридора.

– Моя мама… Мама! Поеду, я поеду! Мама, моя… – слова смешиваются со слезами и бьются о тоску, которую я так усердно засовывала вглубь.

Мама – как невероятно сильно я скучала по ней все эти ужасные одинокие дни!

Как беспомощно скучаю в эту самую секунду!

Завтра я увижу её, обниму, прижмусь к ней всем своим существом!

Я ждала так долго, но сейчас мне кажется, что ждать до завтра – просто невозможно!

– Эй, эй… – «друг» опускается на колени возле меня, все-таки решившись подойти. Я не вижу его из-за слез, слышу только голос и чувствую, как крепкая жилистая рука легко сжимает мою ладонь.

– Прости… – я смахиваю слезы и встречаю его взгляд – спокойный, мудрый, принимающий мои странности. Его лицо не устояло перед временем. Лоб покрылся глубокими заломами. Брови стали почти седыми… – Прости меня! Прости! – схватив его руку, прижимаю грубую ладонь к своей щеке и снова перестаю видеть из-за слез. – Я так виновата! Виновата! Только я!

Вместо ответа он, тяжело вздохнув, опускает мою голову на своё плечо с такой легкостью и прощением… Так, должно быть, хорошие отцы принимают в объятия непутевых детей.

– Все будет по-другому, – с родительской теплотой говорит он.

– Да… Да… – слезы никак не останавливаются, и я чувствую, как плечо «друга» становится мокрым. – Будет! Я обещаю!