Мама, я жулика люблю!

«Девушка, ну что вы в самом-то деле? Ну дайте вы ей спуститься с ним вниз. Ну вы же видите, какая трагедия…» Оклик снизу: «Саня! Давай спускайся!» Я вытащила из сумки платочек. Красное, синее, белое… Он поцеловал его и засунул под свитер. И побежал, схватив свой рюкзак. Побежал вниз по эскалатору. «Саааашааа!» Внизу он обернулся. «Жди меня!»

Захарчик удрал. Мы простояли с Людкой у высоких столов бара два часа. Она болтала с пьяным мужиком. Я бегала в туалет — меня рвало. Я врубалась локтями в высокий стол и пыталась понять, о чем говорил мужик, но слышала только: «Жди меня, жди меня жди меня ждименя-ждименя…» Зачем он это сказал?

Людка поехала ко мне. Вот — сейчас прийти домой, включить громадный магнитофон и… Ах, да, я помню. Но вспомнить только на последних словах: «Любовь прошла, любовь прошла, и ничего нет впереди. Лишь пустота, лишь пустота, не…»

* * *

Я проснулась в бабушкиной комнате. На ее кровати. Людка спала на новом диване. Первые ее слова были о пиве. Я стала одеваться и заметила, что на брюках нет пуговки. Ах, это он, оставивший тебя, оторвал. Тогда, давно, когда, забежав в подъезд, вы целовались. И он просовывал руку в твои брюки. И он трогал твою пипиську. И она плакала под его рукой. И слезинки ее на трусиках, спрятанных тобой в самый дальний угол шкафа от матери…

Ларек на канале Грибоедова закрыт. На площади продают квас. Покупаю три литра кваса. Какая разница!.. Сколько людей вокруг. Куда вы все несетесь, даже если и плететесь? Жизнь продолжается. А кто-то, может, вены себе утром перерезал. Но другой зато, выругавшись и затянув ремень на штанах, пошел на завод.

Людка ругалась: «Что ты купила, дура? Мне лечиться надо. Опохмелиться…» А меня кто вылечит? Зачем-то продала Людке бабкины бусы. Вылила квас. Взяла бидон и вышла на улицу.

1983–1985 Париж