Мама, мама

После школы они отправились домой к Имоджин, где ее брат Финч и его лучший друг Джаспер показали им банку с водой, лимонным соком и измельченными в кофемолке Филдов семенами небесно-голубой ипомеи. Мистер и миссис Филд не застали этого, поскольку встречались с новым онкологом в своей квартире-студии на Манхэттене.

Финч заверил всех, что семена были органическими.

Опасаясь, что от такого коктейля их начнет тошнить, Имоджин предложила добавить имбиря.

Джаспер усомнился, что концентрация была достаточной, так что для украшения они положили в каждый стакан по 4–5 семян.

Вкус не был отвратительным. Вайолет он напомнил витграсс, сок ростков пшеницы. Джаспер настаивал, что он скорее походил на очень слабый горячий шоколад. Поначалу это не сработало.

– Что произошло, когда вы потеряли контроль над собой перед семьей? – спросила медсестра.

– Я смотрела на маму, и она была другим человеком. Но в то же время она будто всегда была другим человеком. Словно в конце каждого дня, когда вокруг никого нет, она снимает с себя костюм из плоти. Я знаю, что это все просто кислота, которая искажает реальность, но образ был такой. – Вайолет потерла глаза. Глазницы болели.

– А как ваша семья ладит в целом?

– Никак.

– Давайте вернемся к тому, что случилось сегодня вечером. Я знаю, у вас шок, но это важно. Как вам кажется, вы можете рассказать мне больше о нападении?

От слова «нападение» внутри у Вайолет все перевернулось: ее словно ударили в живот, она словно вдруг осиротела. Она испытывала смертельный ужас перед матерью. Она чувствовала вину по отношению к Уиллу. Она боялась, что сказала им что-то, чего уже нельзя взять назад, или совершила преступление, которое наденет на нее оранжевый тюремный комбинезон. Сама попытка вспомнить, что же произошло, ощущалась угрозой ее физической безопасности.

– У вас были попытки суицида? – спросила психолог.

– Наверно. Технически. – Вайолет все же попыталась объяснить, что джайнистский пост до полного истощения не был настоящим самоубийством. – Это мирный способ отказаться от своего тела. Акт не отчаяния, а надежды. Ты не отказываешься от жизни, а переходишь на ее следующую ступень.

Для Вайолет это звучало логично, но психолог смотрела на нее с сомнением.

– Как вы думаете, вы страдаете расстройством пищевого поведения?

– Да нет. Это скорее детокс, который зашел слишком далеко. Мне хотелось чувствовать себя чистой, как будто из меня высосали весь яд.

Саллекхана практикуется постепенно. Сначала ты постишься один день в неделю. Затем через день. Потом по очереди отказываешься от продуктов: сперва от фруктов, затем от овощей, риса и, наконец, от соков. После этого ты пьешь только воду. Следующий шаг – пить воду через день. Наконец, ты отказываешься и от воды, стирая плохую карму и чертовски надеясь, что не переродишься в очередной кошмар.

Вайолет опустила взгляд на свои руки. С недавних пор они стали нервно подрагивать. За месяц голодовки руки стали холодными, а ногти начали синеть. Вайолет стала прятать их под толстым слоем мерцающего темно-синего лака оттенка «Ночное небо».

Внутри бетонной коробки больницы невозможно было понять, ночь сейчас или уже утро.

– Сколько времени? – спросила Вайолет.

– Десять вечера. Я повторю свой вопрос. Вы напали на брата с ножом?

– Я не помню. Все это спрашивают. Когда они уже перестанут? Я же говорю, я не знаю.

– Как вы думаете, вам нужно стационарное лечение?

Ее руки затряслись. Все чувства словно вытекли сквозь них, и их место занял старый детский страх – клаустрофобия.

– Пожалуйста, не заставляйте меня оставаться здесь, – прошептала Вайолет.

– Я знаю, тебе страшно. Люди поступают сюда, и сама мысль о больнице их пугает. Но ты проходишь через трудности, а тех, кто работает здесь, учили иметь дело с трудностями. Жизнь – это путь. Сейчас огни погасли, но они зажгутся вновь. Ну а теперь, думаю, нам стоит отправить тебя в постель и дать тебе таблетку, которая поможет уснуть.

– Я боюсь идти домой, – призналась Вайолет. – Но я не хочу оставаться здесь.

– Я знаю, дорогая. Но судя по тому, что рассказали твои родители, ты сказала и сделала вещи, которые делают тебя угрозой для себя самой и для окружающих. Поэтому нам нужно подержать тебя здесь.

Казалось, стены кабинета сжались. Вайолет бросила беспомощный взгляд на настенный пейзажный календарь, висящий над плечом медсестры. На октябрьской фотографии были древние леса секвойи – вид, способный заставить человека почувствовать свою уязвимость и одиночество.

– Сколько?

– Ближайшие семьдесят два часа.

– Есть одна вещь, о которой я не сказала.

Психолог скрестила руки на груди и на секунду прикрыла глаза. Вайолет шумно выдохнула.

– Прошлой ночью я видела свою сестру.

Уильям Херст