Мама на фоне измены (СИ)

Что-то кроется за отстранённостью Томки и этим ее вызывающим высокомерием. Только я не могу понять что.

— Я не могу отказать ей. То о чем она попросила в этот раз пустяк. Понимаешь? Это пустяк. Она просто знает, чем вы занимаетесь каждый день

— Но не для меня. Смородина дрянь. Мне не нравится чувствовать ее рядом с собой, особенно, если буду стоять у обрыва.

— У нее есть серьезный компромат на меня, — выдыхает Томка, повернувшись ко мне. — Я не хочу, чтобы это увидел Кирилл или ещё кто-то.

Да блин!

Неужели и она была том кино?

И что мне делать с этой информацией теперь? Что сказать этой девушке? Чтобы продолжала в том же духе?

— Я очень люблю его и детей, а ещё я сожалею о прошлом. Ты не представляешь, как я сожалею об этом.

Как все мы.

— Придумай что-нибудь пока мы не уехали, — говорю я, всё-таки вынырнув в теплую ночь.

Всю дорогу до дома я размышляю, как бы поступила в ее случае. Наверное, я бы призналась во всем мужу, а если бы он не принял, то жутко бы расстраивалась тому факту, что его любовь была недостаточно сильна

Настроение у меня препоганное к тому времени, когда я захожу в дом. Вдобавок Пашка ещё не вернулся.

Филиппинка поет какую-то песню, постукивая при этом тапком об пол. Она говорит, что потом девочка сможет засыпать под этот такт, даже если не услышит знакомую песню.

— Я посижу с ней пока.

— Не бери ее на руки. Иначе, она привыкнет засыпать только так. Нельзя, чтобы ей было слишком тепло и тесно. Нельзя шептать или говорить вполголоса. Понимаешь?

Я киваю, сердясь и смущенно улыбаясь этим наставлениям.

Кто бы ещё мне сказал это?

Сестра, наверное, если бы только я решилась пожаловаться ей на это.

— Ветрова, если бы я не знал тебя, то решила бы, что ты готовилась к моему приходу, — шепчет Пашка, присаживаясь как и я перед кроваткой.

Я опустила один из бортиков, чтобы не смотреть на девочку сквозь прутики и иногда дотрагиваться до нее.

— Картинка такая, что можно ставить холст.

— Перестань — говорю я, улыбаясь ему. — Твои комплименты все лучше и лучше, но этот уже...

— Комплимент — это какая же у тебя красивая жопа, а то, что я вижу сейчас это прекрасно — приглушённый свет, младенец в люльке, женщина, которая тянется к нему и не может отвести глаз.

— Ты становишься творцом — замечаешь прекрасное в мелочах, — отвечаю, а сама рассматриваю его. — Только давай без матерных рифм?

— Я никогда не матерюсь при ребенке, Ветрова, — отвечает тот упрямо.

— А при мне зачем делаешь это? — интересуюсь я, взяв его за подбородок, но перед этим конечно же получив поцелуй в губы.

Таков уж Буров — хитрит и вымогает нежность и ласку взамен на то, что хочу я.

— Потому что ты считаешь меня сексуальным и иногда ржешь над моими рифмами, — отвечает Пашук, беспрекословно поворачивая голову вправо и влево. — Не боись, драки не было.

— А что было?

— Разговор мужчины и хлюпика, — отвечает тот, взяв меня за руку. — Он ныл о своей ущербности, а я...

— Прощал?

— Слал с миром, но в жопу — объявил о продаже своей части совместного бизнеса, потому что он гнида и может выкинуть ещё какую-нибудь неинтересное мне фуэте.

Он выглядит таким довольным, словно провернувший что-то пакостник-мальчишка.

— А он?

— Заныл, что это не смешно и несерьёзно. Мол, это бизнес и не надо мешать одно с другим. Из-за бабы устраивать такое и прочее-прочее-прочее.

— А что задумал ты?

Не верю, что он считает иначе. Это в моем духе устраивать подобное — продавать квартиры и сбегать в другие города, одновременно подальше и поближе к неверным бывшим. У Павлика же иной подход.

— Хочу, чтобы он и тот кто затеял это начали шевелить задницами и проявили себя.

Мне не нравится все это. Друзья у Паши своеобразные, но они, как и враги с дикими нравами. Пример тому Образцов.

— А что потом? Они проявят себя, а дальше? Как они должны проявить себя? Паш, мне это не нравится.

Я поднимаюсь.

— Лучше бы ты просто поделил бизнес и закончил на этом. Это тоже будет уроком. Разве это не будет знаком для всех остальных, чтобы не иметь дело с ним?

Освободив волосы от резинки, я иду прочь из комнаты.

— Переживаешь за него? Он говорил, что ты вернешься к нему, как только опрокинешь меня, также как и я тебя когда-то.

Кажется, я ошиблась в нем.

Люди правда не меняются и очень часто судят по себе.

Разворачиваюсь и иду к себе.

— Айра, мы уходим, — бросает Пашка на английском.

Он догоняет меня на втором этаже.

— Ты не ответила.

— Ты судишь по себе, — отвечаю я, закрывая за собой дверь.

Но разве можно удержать тесто крышкой от сахарницы, если оно убегает из тазика? Так и тут.

— Ты не ответила — настаивает он, прорываясь ко мне в спальню.

Он веселится, судя по взгляду и даже по голосу! А я расстроена! Почему он веселится?

— Что ты злишься, если он не прав?

— Я злюсь не на это ничтожество, — я прохожу в душевую, включая воду, чтобы пробежал кипяток. — А на тебя за то, что ты повторяешь это.

Я встаю перед ним.

— Сомневаешься во мне? Тогда нам точно нечего делать вместе. Мне хватает...

Пашук подхватывает меня на руки, усаживая на тумбу, подвинув мною все, что стояло на ней.