Докторша внимательно выслушала мои легкие.
– Поздравляю! У тебя начинается пневмония. Купишь антибиотики и немедленно домой лечиться. Носу из дома не высовывать! Через пару дней к тебе приедет врач – ещё раз легкие послушает.
Я поплелась домой. Чувствовала я себя на самом деле препогано – температура явно росла.
А на следующий день случилась такая история. Мама ушла в магазин, и через полчаса вдруг раздался телефонный звонок: это была она.
– Дозвонись до отца на работу, – измученным голосом велела она, – он не подходит к телефону, а у меня больше нет «двушек»… Я встала в очередь: в нашем овощном дают отличную картошку. Мне не допереть столько, сколько я хочу взять. Пусть придёт и поможет. Только пусть поторопится.
Папина работа располагалась рядом с нашим домом, дойти ему до этого овощного – 15 минут. Минут десять я названивала папе, но трубку он так и не взял. Потом выяснилось, что как раз в это время у них было важное совещание.
Как быть? Я не размышляла и не теряла больше времени на бессмысленные звонки, а просто начала одеваться: естественно, я же не могла допустить, чтобы мама надорвалась из-за картошки! Это был ноябрь, вечер, снег, пронизывающий ветер. Мокрая и кашляющая я приплелась к маме.
– Господи! – увидев меня, она всплеснула руками. – Да ты-то зачем пришла, куда ж тебе?
– А что было делать, я ж не дозвонилась, – просипела я.
Мы доволокли с мамой эту чёртову хорошую картошку. К ночи кашель забивал меня так, что я думала: задохнусь.
Приехавший на следующий день обещанный врач диагностировал у меня пневмонию в полном разгаре и тут же начал названивать в больницу по поводу госпитализации. Я ревела, как белуга. Мама меня утешала.
– Ну, что ты, доченька, это же хорошая больница, ты ж понимаешь… Ну, надо так надо. Это же серьёзно. Не плачь, доча! Это же не больше, чем на неделю…
– А вот это ещё большой вопрос, – встрял доктор, услышав эти слова. – Может, и больше.
Я совсем скисла. В общем, меня увезли по скорой.
Штука в том, что буквально через пару дней мама с папой собирались ехать отдыхать, кажется, всё в ту же любимую ими Прибалтику. И они уехали, договорившись с моим братом, что, когда придёт время, они с Мурой (пока квартира свободна, молодые должны были жить в нашем доме) заберут меня из больницы. Теперь я понимаю, как удачно для ребят свалилась эта моя болезнь: квартира полностью находилась в их распоряжении. И как, наверное, они не хотели моего возвращения! Подольше бы меня лечили, да?
Один раз к нам в палату зашла дежурная докторша что-то сказать об очередных назначениях и напомнила, что близится час посещения родными и близкими своих болезных. Мои соседки по палате засобирались, я продолжала лежать, читая книжку.
– А ты? – спросила докторша. – Почему ты не ходишь в холл в часы посещения?
– А ко мне никто не приходит, – не отрываясь от книги, пробормотала я.
– Как? А родители?
– Они уехали.
– Куда?
– Отдыхать.
– Как это? Ты тут лежишь, а они уехали?
Я подняла непонимающие глаза на глупую тётю.
– У них же были путёвки! – четко, почти по слогам попыталась объяснить я. – Что ж, пропадать, что ли, путёвкам?
– А-а, путёвки! – протянула докторша насмешливо. – Ну, тогда, конечно! – и ушла, пробубнив что-то про «странных родителей». Царапнула она меня тогда по сердцу, ой, царапнула. Но я себя быстро успокоила: меня в подземелье имени Короленко бросили, что ли? И что я – маленькая? Всё нормально, всё правильно…
А из больницы меня не очень-то хотели отпускать, пневмония была тяжёлой. Но уже через неделю я начала так ныть, что повергла своего лечащего врача в сомнения: стоит ли меня держать, если я от тоски и слёз перестану выздоравливать?
– Ну, ладно, – постепенно сдавалась она. – Давай полечимся хотя бы дней двенадцать.
В общем, мы с ней сторговались.
Один раз меня таки навестили! Очевидно, что по требованию отдыхающих родителей брат всё-таки вынужден был приехать. Но он просто «отбыл номер»: посидел, равнодушный, как всегда глядя куда-то мимо меня, а часто – на часы. Помолчал. И очень быстро ушел. Выполнил мамино поручение.
Собственно, вот к чему вся эта история… Когда меня забрали из больницы, и я вернулась к себе домой, то оказалось, что Мурочка, вполне освоившись в нашей квартире, позволяет себе повышать на меня голос. Я не помню, почему, из-за чего, о чём мы говорили или спорили, я помню лишь своё бесконечное удивление от того, что эта душка, эта киска-птичка-рыбка вдруг довольно-таки громко и резко что-то мне говорит. Мур-мур-мурочка? Такая всегда тихая и пушистая? Она, оказывается, во как умеет! Да ещё как бы вроде в моём доме… Что ж, я это запомнила. А ведь она была все лишь три месяца замужем за моим братцем.
Эпизод второй. На даче, через год после их свадьбы.