Мама, не читай!

Значит, она видела, понимала? И намеренно делала мне больно! Я ничего не понимаю…

Депрессия накрыла меня с головой и на долгие годы. Мир стал чёрно-белым. Я как минимум раза три в неделю просыпалась с болью и паникой – будто пожар разгорался в солнечном сплетении, тошнило, кружилась голова. Ничего не радовало, страхи изматывали так, как может изматывать не проходящая зубная боль.

Но я должна была растить, кормить, одевать свою малышку. Поэтому, с трудом поднявшись утром с кровати, я, держась за стеночку, брела на кухню и принимала горстями таблетки: от тошноты, от боли в сплетении, от бешено бьющегося сердца, что-нибудь успокоительное. Как мой бедный организм выдерживал такое количество небезобидной химии – загадка. Хотя, думаю, что всё аукнется: печень у меня всё-таки не из железа сделана…

Единственное, что держало меня на этом свете – долг. Долг перед Алисой. «Вот чуточку поставлю её на ноги, – думала я безо всяких эмоций, – и покончу с этой жизнью. Не могу больше!!!»

Иногда встать утром было совершенно невозможно – голова буквально падала обратно на подушку, перед глазами всё плыло. Или у меня начиналась безудержная рвота. Тогда я звонила Шурику на работу:

– Приходи домой, мне плохо, – хрипела я в трубку.

– Что случилось? – пугался он поначалу. – Сердце?

– Приходи… не могу…

Пару раз он срывался с работы, и я получала возможность принять горстку успокоительных таблеток, чтобы просто уснуть: это было единственное средство выйти из острого состояния. Но не мог же он отпрашиваться с работы бесконечно. В конце концов, он заявил мне, что на него уже косо смотрит начальство.

В следующие приступы я стала звонить родителям – а кому же ещё? Папа приезжал три раза, выручил, но потом ему это надоело, и он попросил маму поговорить со мной.

– У тебя вегето-сосудистая дистония, – втолковывала мне мать, как последней идиотке и сволочи. – С этим живёт полмира! Нельзя каждый раз нас дёргать! В конце концов, возьми себя в руки и не беспокой нас больше!

О, это пресловутое «возьми себя в руки»! Через много лет мой доктор, спаситель, профессор и умница сказала, что это самые страшные слова, которые только можно высказать человеку, больному депрессией. Они очень сильно действуют! Я это почувствовала на себе: мне становилось ужасно стыдно, я считала себя последней тварью, которая выдаёт насморк за окончательную стадию рака, не может вытащить из пальца элементарную занозу и вызывает по этому поводу «скорую помощь», дрянью, которая из-за банальной головной боли не даёт нормально жить хорошим людям, страдающим всякими другими, намного более опасными болезнями.

Вот, что ещё говорила доктор:

– «Возьми себя в руки» в такой ситуации – это совет инвалиду без ноги отрастить себе ногу и не морочить людям голову. Это совет человеку с жестокой ангиной не валять дурака и не обращать внимания на легкое першение в горле. Ещё можно пожелать онкологическому больному «взять себя в руки» и, наплевав на адские боли, бодро зашагать по жизни…

А я слышала требование взять себя в руки каждый раз, когда мне становилось плохо. И ещё я слышала вот что:

– Подумай о нас, Катька, – это говорилось проникновенным маминым голосом. – Мы ж у тебя не вечные, а ты нас так мучаешь. Не сокращай нам жизнь. Вот захочется тебе позвонить, чтобы пожаловаться, а ты подумай о том, чего это стоит нам с отцом. Мы же всё-таки ещё и работаем. И не молодые бодренькие зверушки. Пожалей нас!

Ну, и кем, как не последней скотиной, можно себя считать после таких слов матери? Даже если ты лежишь ничком, сдерживая рвоту, даже если боль сверлит твой организм, как дрель с отбойником?

А однажды…

– Мама, мамочка, прости! – плакала я в трубку, согнувшись в три погибели от боли и держась за стол, чтобы не упасть от головокружения. – Но мне очень плохо… Я даже Алиску на руки взять не могу…

– Ну, хоть сегодня ты могла бы обойтись без своих фокусов! – я вдруг услышала мамин рыдающий голос, почти стон. – Такие события… Боже, убили священника Меня! Понимаешь ты? Александра Меня убили! Такое горе, я места себе не нахожу… А ты опять со своими глупостями!

Уточняю: Александр Мень не был маминым знакомым, она читала его публикации и видела выступления по ТВ. И всё. Но тогда он был очередным идолом нашей интеллигенции. А я – всего лишь дочерью интеллигентки.

Я снова почувствовала себя законченной дрянью. Положив трубку, я буквально на карачках поползла к дочери, чтобы накормить её и одеть… Только не могла с ней разговаривать и улыбаться. И держать на руках страшно боялась – а вдруг мы обе упадем!

По своему «психиатрическому» невежеству я обошла всевозможных доступных мне врачей – как мёртвому припарки. Естественно – ни один из них не был психиатром и, по-моему, никогда не обучался этой специальности в своем медвузе.

– У вас дистония. Пейте валерианку и пустырник, – вечный равнодушный совет.