Мама, не плачь, я живой

Ещё накануне отъезда они с Айшой договорились, что Айша будет готовить еду или ещё что-то нужное Никите заранее; а Никита будет прилетать ежедневно и забирать приготовленное с собой, так же, как он переносил приготовленные пищу и подарки для родителей Айши. Вот только вес переносимых в астрале свёрнутых в точку продуктов и других вещей был ограничен обычными физическими силами Никиты. И как ни бился Никита, перенести больше пятидесяти килограмм на большое расстояние в астрале он не мог. Непосредственно рядом со своим физическим телом он мог, вырастив своё астральное тело до гигантских размеров, подхватить этим гигантом скалу и швырнуть её через всё ущелье. А вот на удалённом расстоянии в астрале он мог переносить и бросать предметы только в пределах своих обычных физических сил. По другому пока не получалось. Потому они и договорились, что Никита будет прилетать, брать приготовленное и заказывать на завтра то, что ему необходимо. Сегодня он взял только ужин, напитки и яблоки для Тороса, заказав назавтра ещё бурдюк воды, свежую морковь для него же и мешок сена. На этом визит закончился. Никита поцеловал жену, свернул в точку ужин и вернулся на место ночёвки в пустыне. Яблоки сразу скормил коню, потом поужинал сам. Положил под голову седло, завернулся в одеяло из верблюжьей шерсти и уснул. За безопасность не беспокоился. Лошади чуют опасных врагов не хуже собак. Да и спал Никита чутко, беспокойство коня почувствовал бы сразу. Утром проснулся рано, собрал посуду, свернул в точку и слетал к жене за завтраком. В Монастыре всё было спокойно. Вернувшись, Никита задал коню сена, потом напоил его досыта и заседлал. Завьючил вещи, сел в седло и они тронулись в путь. Сегодня жара была ещё сильнее, чем вчера. И, хотя за полдень Никита сплёл доспех коню уже до середины шеи, на дневной привал пришлось останавливаться. Торос от жары устал до такой степени, что последние километры до замеченной издали одинокой скалы, которую Никита выбрал для дневки, пришлось идти пешком, ведя жеребца в поводу. Скала почти не давала тени, но укрывала от сухого горячего ветра, который потихоньку усиливался с каждым часом. Вскоре барханы вокруг "запели." Дело в том, что ветер, срывая песок с гребней барханов, сталкивает в воздухе с большой скоростью миллионы песчинок, которые начинают издавать звук, известный как "пение" барханов. Это было плохо. Это был признак надвигающейся песчаной бури. Песок уже скрипел на зубах, становилось трудно дышать. Никита достал из вьюка скатку попоны, раскатал её и укрыл коня, зафиксировав попону так, чтобы не сорвало ветром. Свою голову и лицо замотал чалмой так, что оставалась только щель для глаз. Уложил жеребца ближе к скале с подветренной стороны, переметные сумы и бурдюки с водой положил поближе к голове коня. Когда он укладывался рядом и укрывал голову коня и себя одеялом, небо уже почернело от миллионов тонн песка, поднятого ветром в воздух. Это был кара-буран или чёрная буря, самое страшное, что может быть в афганской пустыне. Она может длиться от нескольких дней до нескольких недель. Были случаи когда в ней гибли целые караваны. Под рёв бури Никита плёл кольчугу для Тороса, иногда наведывался в Монастырь пополнить запасы воды и провизии. Занятый плетением доспеха для коня, Никита подолгу разговаривал с Торосом, рассказывая ему разные истории из жизни лошадей, которых много слышал от колхозного конюха дяди Андрея. Дядя Андрей, бывший сержант-кавалерист, начинал службу ещё в кавалерийском корпусе знаменитого Доватора и знал много таких историй из жизни лошадей и кавалеристов, что Никита даже не мог разобрать где правда, а где вымысел. Конь слушал все эти истории и тяжело вздыхал. Когда Никита рассказывал истории с участием кобылиц, Торос только фыркал в самых интересных местах. А когда Никита рассказал пикантную историю про загулявшую молодую кобылку, жеребец откровенно заржал. Так, за разговорами под завывания ветра, проходили долгие часы вынужденного безделья Никита и Тороса. Периодически они вставали, чтобы стряхнуть с себя кучи песка, наметённые ветром. Буря закончилась к утру третьего дня. Ветер ещё налетал порывами, но идти уже было можно. Никита почистил и обиходил коня, напоил его и задал корм. Снял с себя и тщательно вытряс всю одежду, чтоб не оставить в её складках ни одной песчинки. Особенно обратил внимание на обувь. Несколько песчинок в ботинке за день натрут ногу не хуже наждачной бумаги. Позавтракав, Никита заседлал коня, тщательно проконтролировав, чтобы ни одна песчинка не попала под седло. Наконец, они тронулись в путь. Единственное, что радовало, так это то, что доспех коня был сделан более чем наполовину. Оставалось оплести невидимой кольчугой только круп и задние ноги Тороса, чем Никита и занимался во время движения. Около полудня Никите показалось, что он слышал выстрелы где-то далеко слева. "Стреляли очередью, ветер дул со стороны источника звука, значит, расстояние не менее двух километров," — прикинул Никита и запустил вверх астральный зонд. Действительно, километрах в двух Никита увидел бегущего между барханами человека с автоматом в руках. Человек петлял как заяц, но бежал тяжело. Вдалеке на самом высоком бархане стояли трое с автоматами. Один осматривал пустыню в бинокль, а второй забинтовывал третьему ногу. Затем перебинтованный обнял за плечи своих товарищей и вся троица повернула назад. Убегавший от них человек завернул за очередной бархан и упал. Никита приблизил к нему зонд. Убегавший оказался подростком лет 11–12. Досталось ему крепко: лицо было в кровоподтёках, одежда местами изорвана. Он зажимал рукой огнестрельную рану в левом плече, рукав рубахи весь пропитался кровью. Парень был одет как пустынный кочевник. Никита послал коня в галоп. Через пять минут скачки Никита обогнул последний бархан и усидел ствол автомата, направленный прямо ему в лицо. Затуманеные болью глаза сидящего парня твёрдо смотрели в глаза Никите.