Мама очень хорошего человека

— Мам, у тебя был врач? — она сама медик и доверяет только «своим».

— Пока нет… но я знаю…

Рыдания в трубке резанули по сердцу, пришлось проявить твердость:

— Ну, чего ревёшь? Я же не поздно тебе звоню. Просто скорая не едет.

Я помнила, что до позднего вечера у дочери мастер классы. Она преподаёт, учит женщин создавать красоту для других. И вот она я! Со своими неподтверждёнными болячками!

Телефон опять зазвонил.

— Люсь, мне приехать? — спрашивал муж.

— Ну, Юля! Уже и тебя переполошила! — не люблю такого внимания. Это я живу для них, не привычно, когда наоборот. — Нет, Саш, работай. Я Юле позвонила, всё будет хорошо. Всё, давай, у меня параллельный вызов. Доча что-то хочет сказать. Пока, перезвоню.

— Мам, я еду к тебе…

— Юль, не надо. У тебя всё сорвётся. Сядешь на карантин, а тебе за квартиру в Москве платить четыре моих зарплаты сразу.

— Плевать, мам! Мне уже две машины на выбор дали, чтобы я тебя сюда везла. Так, что едим с комфортом на спорткаре. У меня друг, помнишь Мишу, в одной группе учились, он в ковидном госпитале работает. Обещал помочь.

— Юль, у меня же коза и дед…

— Значит, буду козу поить и не давать пить деду.

— Её доить нужно. Я попросила соседа, но его жена боится заразы, и он отказал.

— Значит, научусь доить, — услышала я в ответ. Представила девочку с идеальными ногтями, деланными бровями и модной стрижкой, весом с козу и как-то засомневалась.

В восемь приехала скорая, врач разговаривала с дочкой по телефону, подтвердила мой диагноз, но заверила, что отёка дыхательных путей нет.

— Вам лучше поехать с дочерью. Вечером в нашем городке КТ не сделать.

Она не рассказывала о том, что палаты больниц уже переполнены, это было не важным. Умирать дома она бы меня не оставила, нашлись бы и место в коридоре и шприц с цефтриаксоном. Но насколько спокойней мне было рядом с дочкой, уверенно державшей руль. Я физически чувствовала, как она взвалила на себя все мои заботы, готовая увести меня в крупный город и вывести всё другое, что на неё вдруг свалилось.

У больницы нас встретил Миша, он взял мои вещи и проводил до приёмного покоя.

— Это мама очень хорошего человека, о ней нужно позаботиться — попросил он.

Я объяснила, что у меня COVID, я есть в списках, мне звонили из больницы. Списки в больницах оказались двойными и в том, общем, что отражает количество заболевших по стране, я так и не появилась.

Мне было неудобно, словно это я обманываю людей.

— Не переживайте, мы вас не бросим, — сказал врач, — сейчас сделаем тест, потом решим, как вас проводить, как с COVID или нет.

Потом Миша забрал меня, о том, что он зол и тоже не знает, как поступить говорил не он, его губы, сжатые в тонкую линию. Он меня не упрекал, что я тут без CОVIDа, назначил УЗИ и КТ. О том, что я переполошила всех не зря, поняла раньше, чем Миша озвучил результаты обследования. Его отношение вдруг изменилось, я почувствовала заботу с толикой вины в его словах, пока меня оформляли и определяли в палату.

— Рад, что вы приехали вовремя. Более пятидесяти процентов, поражены оба лёгких с задней стороны. Процесс находиться на такой стадии, что возможно ухудшение, — подтвердил он мой собственный диагноз, возникший в моих подозрениях ещё утром. Словно ангел хранитель бился в закрытый разум, забитого комплексами человека весь этот долгий день, настойчиво не позволяя тихо лечиться дома.

Маму очень хорошего человека не оставили без аппарата с кислородом. Так как на Мишином этаже свободного аппарата не было, меня определили в палату со страшным названием. На белой двери была табличка с коротким словом «Шок».

Реаниматологи знали своё дело, за считанные минуты мне установили катетер, поставили систему, обкололи живот и подключили к кислороду.

— Не переживайте, с вами всё будет хорошо, — самые важные для меня слова прозвучали, и я без страха за себя проводила ночь к заре.

Но слёзы были. Я не смогла без них рассказывать мужу о том, что видела в реанимации той ночью. Нас троих пациентов отделяли только стеклянные стены.

Слева лежал мужчина после аварии. Вчера у него была первая операция. Оперировали грудную клетку, бедро, обе ноги со сложными переломами. Он пришел в себя и к нему подошел врач.

— Вы слышите меня? — пациент смог только моргнуть. — Вы поправляетесь после аварии, операция прошла успешно. Пока вы не можете двигаться, и это нормально. Всё восстановиться, сейчас сделают укол, и боль пройдёт.

Столько человечности в каждом подобранном слове, наполненности убежденностью и какой-то совершенной правдой. Я почему-то подумала, что говорить так, глядя в глаза парализованному человеку, смог бы далеко не каждый.

Справа от меня лежал дедушка. Очень старенький, он был в коме, с рассветом ему стало хуже, я слышала, как медбрат сказал, что дедушка умирает.

— Вводить капельно или струйно? — спросил медбрат у врача.

— А у тебя есть время? — ответил врач, строго.

И они успели. Я тихо плакала и молилась, от всей души желая, чтобы дедушка жил, и когда его показатели пришли в норму, я опять плакала.