Мама Папа. На вершине успеха

Первые пару дней после «разоблачения» Егор с отцом стояли уже рядом, папа не прятался в тени деревьев или козырьков. Все так же курили в одно и то же время. И молчали… Обида Егора была слишком сильна. Он не знал, о чем говорить с отцом. Не был уверен, хочет ли говорить. А потом… Все-таки семь лет молчания.

Кто этот постаревший человек? И перестал ли он быть тем импозантным ловеласом, обидевшим маму? И как он вообще может быть связан с тем веселым молодым парнем, которого Егор помнил в своем еще додетсадовском детстве?

Отец лишь интересовался, как дела у Даши. Егор молча показывал ее эсэмэс — то мрачные, когда врачи вдруг хмурились на обходах и говорили какие-то запутанные фразы, то более жизнерадостные, когда она и сама чувствовала себя лучше, и врачи смотрели веселее (значит, очередной кризис отступил). И они продолжали молчать.

В этом молчании, впрочем, за несколько дней что-то изменилось. Просто твердое плечо рядом — плечо другого мужчины — уже помогало. А мысль о том, что это еще и плечо отца (пусть нечестного, пусть оставившего их с мамой, но отца), как-то успокаивала. Можно было уже не быть единственным сильным и стойким. Можно было испытывать чуть больше уверенности.

А потом… Да, отца никогда не было. Даже когда он был, он вечно работал, вечно где-то пропадал по делам. Часто с друзьями, но и по делам — тоже. Не всегда он врал. Даже мама никогда его в таком не обвиняла.

Затем случился тот скандал, новая его семья. Ушел совсем. С концами вроде как. Но вот он тут. В тревожный для Егора момент. Надо ли его за это простить? Егор этого не знал. Ему было сложно, постоянно першило в горле (надо же, какое давно забытое чувство). Было сложно говорить, но молчать бок о бок становилось все проще и проще. Он был. Он курил рядом. Он переживал. И это почему-то было важно.

Егор вспомнил, как Иришка в третьем классе боялась выпускного из начальной школы. Боялась до слез, а Егор никак не мог понять — почему?

— Ты ведь все знаешь?

— Все знаю!

— И оценки у тебя отличные, правда же?

— Правда!

— И учительница добрая, да?

— Добраяяяяяя, — Иришка все равно заливалась слезами.

— Так чего ты боишься?

— Просто боюсь. Мне тревожно. И это мой первый экзамен. Вдруг меня не возьмут дальше учиться.

Дочка на удивление обожала школу и все, что с ней было связано. И Егор не мог понять, что ее ввергает в такую панику. Он очень хотел помочь, но не знал, как именно. Даша тогда предположила, что сам факт неизвестности, неопределенности пугает больше плохих результатов. Только она это выразить не может — вот и прикрывается экзаменом.

Егор тогда предложил Ире: «Давай, отпрошусь с работы, и весь твой экзамен буду вокруг школы ходить. Ты будешь знать, что я рядом, и ничего плохого случиться просто не может. Как тебе такая помощь от отца?» Дочка радостно заверещала — оказалось, это как раз то, что нужно. Ощущение плеча, даже если это плечо бродит вокруг школы. Ходячая «каменная стена».

Кажется, что-то подобное сейчас чувствовал и Егор.

Вдруг у кого-то из отцов под окном зазвонил телефон: «Папа может, папа может все, что угодно»… И Егор с отцом одновременно улыбнулись. В детстве они любили творить всякие безумства, а это был их маленький гимн, который они распевали, толком не попадая в ноты, но очень довольные и счастливые.

— Помнишь?

— Помню.

Егора, как на санках с горы, понесло в детские воспоминания. Песенка крутилась в голове саундтреком — и казалось, папа разрастался вместе с ней. Он становился большим, как глыба. Мощным, надежным, всемогущим. «Папа может». Тогда казалось, что папа действительно может все. Он умел веселиться, как никто. Был готов дурачиться, подкидывать Егора к небу. Все, за что бы ни брался отец, выходило круто: рубил ли он дрова, жарил ли шашлык, красил ли забор. Даже с горки он катался как-то по-папски уверенно и мощно.

«Только мамой, только мамой не может быть», — допел чей-то телефон. И Егор даже усмехнулся:

— А ведь правда.

— Что?

— Мамой не может быть, — Егор закурил внеплановую сигарету, — я ведь и в детстве на тебя злился, знаешь? Что тебя вечно нет. Мама все делала, для меня, для всех. Я ждал, что ты поиграешь или хотя бы уроки со мной поделаешь, а тебя все не было и не было.

— Нам надо было на что-то жить, иначе не было бы ни учебников, ни игрушек. Уж прости за прозу жизни. Работа у отцов такая — обеспечивать семью. Разве мама плохо тебя воспитала?

— Нет, не плохо.

Еще немного помолчали, и отец добавил:

— Но когда мы веселились — мы уж веселились.

Что правда, то правда. Егор опять улыбнулся. К тому же именно благодаря отцу он дал себе столько обещаний, которые сейчас делают его счастливым (больше проводить времени с семьей, не изменять, разделять семью и работу), что, выходит, именно папе он обязан своей счастливой жизнью. Ну, а то что «мамой не может быть»… Так на то он и папа, а не мама…