Я слышала, как она вошла в комнату, почувствовала, как прогибается кровать под ее весом, когда она присаживалась на край. Но никак не реагирую. Да, ей пришлось все рассказать. Про подставные документы, про то, что Леся не мой ребенок, а Демид — не мой муж, про все. Даже про Лютого и то, что это его дочь. Сгладила только некоторые моменты: например, не упоминала, что на самом деле Лютый, по сути, насильно меня удерживал. Чтобы не переживала.
Перепало мне, конечно, по первое число. Но ужасным было не это, а то, что мама меня не поняла. Тогда, плача навзрыд, я рассказала ей все, что скопилось на душе, но в конце, стоило только взглянуть в ее глаза, осенило: зря. Раз Леся чужая, значит, и переживать больше не нужно. «У тебя своя жизнь, думай о себе». Да, все так. Только… внутри глодало чувство вины. За эти три дня я толком не спала и не ела. Просто не могла. И только сейчас поняла, что больше так не могу.
Поднимаюсь с постели и иду к шкафу. Вытаскиваю свою старую, но удобную сумку, и быстро складываю в нее немного вещей.
— Куда ты? — поднимается было с места следом мама.
Мы молча встречаемся взглядами, и она понимает все без слов. Падает, словно подкошенная, на краешек кровати и безвольно роняет руки на колени.
— Сонечка, ну зачем ты во все это ввязываешься? И так проблем нажила себе из-за этого ребенка чужого. Вдруг только хуже сделаешь? — увещевает она снова.
Все это я уже слышала несколько раз за прошедшие дни. И я… не знаю, что сказать. Мама права, несомненно. Ведь по логике Леся мне никто и переживать за нее я не должна. Тем более она вроде как в безопасности: пусть у отца ее и выкрали, но Демид вроде бы не собирался ей делать ничего плохого. С другой стороны, Рокотов упоминал какого-то Серова, что он тоже искал Лесю и даже напал на Лютого до того, как он мне отдал через окно свою дочь. Но в целом…
— Соня, она чужая! О себе не думаешь, так хоть обо мне подумай, в конце концов! — не дождавшись от меня ответа, мама, закрыв лицо ладонями, начинает плакать, — Знаешь, что за сплетни по поселку про нас ходят?
— Наплевать на них. Каждому рот не заткнешь… — говорю хрипло, глядя вдаль невидящим взглядом.
— Мне жить еще здесь! И так хожу и глаза прячу. Каждая соседка мне, не стесняясь, ехидничает: куда, мол, ребеночек-то у твоей Соньки делся? Нажилась с богатеньким, а теперь ребенка он отобрал и ей под зад коленом, — она поневоле копирует интонацию неугомонной соседки тети Светы.
Я молчу. Мне снова нечего сказать. Мама, думая, что я сомневаюсь, продолжает увещевать с еще большим энтузиазмом:
— Устройся на работу лучше, правда, Сонечка. Все мне помощь, и ты при деле. Ну не вышло с институтом, бывает. Так все равно для смышленого человека всегда работа найдется. Вот продавец нам требуется в магазин местный, например. Екатерина Денисовна точно тебя туда возьмет: ты девочка ответственная, надежная. Я говорила с ней утром. Хоть сейчас можем пойти с ней все решить. Давай, а?
А я… я не могу это слышать. Мне тошно, плохо, больно, противно от самой себя. Что так подвела маму, что она даже не надеется, что я вернусь на учебу, что она в целом права. И не могу так. Не могу бросить Лесю. Да, Демид поступил по-свински, да, Лютый, возможно, три шкуры с меня спустит, но малышка… она ни в чем не виновата. Даже по рассказу Рокотова ясно, что она привязалась ко мне. Да и я сама прикипела душой к ребенку. Мы ведь больше полутора месяцев каждую секундочку были рядом. Кто-то скажет: мало. Но ведь люди, бывает, за секунду влюбляются. А здесь маленький невинный человечек.
И такое ощущение, что на встрече эти два упрямых лба выясняли не где Леся и как ее вернуть, а кто круче любил бывшую жену Демида. А значит, малышка точно в опасности. Потому что пока мужики соревнуются в крутости друг перед другом, только я могу ее защитить. Не знаю, как объяснить это чувство. Но я готова даже под дулом пистолета грудью стоять за Лесю.
— А если бы это была Валюша? Или Илья? — говорю едва слышно.
— Что? — опешив, переспрашивает мама.
Поворачиваюсь к ней и понимаю, что она поняла мои слова, хоть и переспросила. Но все равно повторяю:
— Что, если бы на месте Леси был кто-то из младших? И их могла бы защитить только вот такая же девушка, как я… Ты тоже стала бы ее отговаривать?
— Соня… — стонет обреченно мама, потирая висок, — перестань! Ты преувеличиваешь, и сильно! Что ты можешь против всех этих бандитов? Очнись, это не кино, они действительно опасны! Ты обычная девочка, из обычной простой семьи! Что с тобой, ты совсем разум потеряла?
— Ничего я не могу против них, мам, — усмехаюсь невесело, — Да я и не собираюсь ни с кем воевать. Просто хочу защитить Лесю. Пусть грызутся между собой сколько влезет. Мне важен только ребенок. Ты же мать, неужели не понимаешь?
— Соня, мать защищает своих детей, не чужих.