Мама по принуждению (СИ)

Квартиру я практически не осматриваю, открываю двери в одну из комнат и, попав в спальню, сажусь на кровать, чтобы покормить сына. Реальность сильно ударяет по сознанию, оказывается, моя боль была напрасной, потому что по итогу все обернулось так неожиданно: я и Тимур/Адам женаты и у нас есть сын. А еще у него есть дочь, которую родила моя сестра. Понимаю ли я что-то? Мне кажется, что совсем ничего.

Мне хочется выплеснуть вдруг появившуюся внутри ярость, закричать, устроить истерику, побить посуду в конце концов. Меня обманывали. Все это время держал за дуру человек, которому я доверилась когда-то и которого не смогла забыть даже после свадьбы. Разумеется, чувств к Тимуру давно не было, они угасли, когда я смирилась с его смертью, когда была готова родить ребенка Андрею, но теперь на их место пришла любовь к Адаму.

Я влюбилась, совершенно не подозревая, кто передо мной. Да и как можно было это понять, когда ты был на похоронах, плакал, скорбел, видел его друзей и близких, которые вели себя так же. Да, я чувствовала, что что-то не так, возможно, замечала что-то схожее, но ведь помыслить о том, что передо мной Тимур я не могла.

Горько усмехаюсь, понимая, что только со мной могло случиться такое. Только я была в состоянии влюбиться в одного и того же человека, не осознавая этого.

Родион засыпает, а я отправляюсь на кухню, делаю горячий чай и бросаю взгляд на коробку, которую водитель бережно поставил на стол. Тяну к ней руку, но тут же одергиваю себя, потому что понимаю, что увязну в прошлом до следующего плача Родиона, а я больше не хочу вспоминать то, что причиняет мне боль.

Я потеряла их всех практически в один день. Тимура, Алису и Машу. Всех. Смирилась, научилась жить дальше, а сейчас мне говорят, что все живы, кроме сестры. Что Маша спокойно росла, веря в то, что однажды ее мама вернется к ним, что Тимур воспитывал дочь под другим именем и чужим лицом. А я все эти годы наивно оплакивала их и ходила на могилы.

Мне кажется, что простить это будет сложно, но уже через два дня, я сама набираю Адама или Тимура, я до сих пор не определилась, как его называть, и прошу привести Машу. По ней я скучаю больше всего, потому что всей душой прикипела к девочке, а еще она ни в чем не виновата. Она наивно полагает, что я ее мама, а я лишь уверила ее в этом. Именно за этот поступок я готова разорвать Адама на части, ведь это откровенная ложь, из-за которой вина за свой уход терзает меня изнутри. Буквально разрывает на части, нервирует, щекочет, скребет.

Звонок в дверь раздается через час. Ровно столько потребовалось ему, чтобы одеть Машу и привезти ко мне. А еще я попросила приехать Елену Эдуардовну, чтобы у меня была возможность погулять с малышкой и остаться наедине. Сделав глубокий вдох, я подхожу к двери, открываю ее и замираю, когда Маша крепко цепляется в меня. Она со всей силы обнимает меня за талию и заставляет мое сердце кровоточить.

Я ужасно соскучилась по ней.

И по нему.

Адам стоит в двери, не решаясь сделать и шагу. Елены Эдуардовны я не вижу и удивленно смотрю на мужчину.

— Я побуду с сыном, — говорит он.

Я раздражена и зла, но я безумно соскучилась по нему, по его улыбке, которая сейчас едва заметно появляется на лице, по взгляду его темных глаз, пробирающих до костей.

— Хорошо.

Я не могу ему отказать, потому что Маша уже повисла на мне и ждет, что я уделю ей время. Не могу еще и потому, что не хочу отказывать. Он отец, и он действительно имеет право на то, чтобы общаться с сыном даже в моменты, когда я практически не вижу возможности его простить.

— Пойдем гулять, Машунь? Здесь неподалеку площадка, парк, можно будет выпить какао.

— Идем, — девочка решительно берет меня за руку и машет папе на прощание.

Вопреки ожиданию Адам ничего не говорит, лишь провожает нас взглядом и закрывает двери. Называть его Тимуром я не могу, потому что он умер для меня. Зато есть Адам — тот, кого я полюбила, к кому привязалась. Кажется, только я так могу. Дважды сильно влюбиться и оба раза в одного человека до такой степени, что тяжело сделать вдох.

— Мам, а ты надолго сюда? И что вы с папой не поделили? Он обидел тебя?

По пути Маша задает вопросы, один тяжелее другого. Я едва нахожусь с ответом на первый, как она задает десяток других и практически на каждый нужны силы и адское спокойствие.

— Нет, солнышко, папа меня не обижал, — отвечаю на ее последний вопрос. — У нас небольшие разногласия, но мы обязательно решим их.

— И вы с Лоди велнетесь к нам?

— Я не хочу тебе врать, — отвечаю честно, потому что и правда не знаю, смогу ли когда-то вернуться к ним.

Сейчас простить Адама за семь лет молчания и за то, что он сделал после, кажется почти невозможным. Я хочу, но не могу, скучаю по нему безумно, по ночам, что мы проводили вместе, по его умелым рукам и нашим разговорам. По его заразительному смеху, от которого мурашки пробегали по коже и хотелось веселиться в ответ, по всему.

— Я не знаю, смогу ли вернуться, но мы с папой очень постараемся.

— Холошо.