Мама приехала!

— И ее ты больше не увидишь. И с работы тебя уволят, мент хренов! Все узнают, что ты выгнал ночью в мороз жену с ребенком.

Мама плачет.

— Ты сама ушла. — Голос папы раздается из сенок, откуда очень вкусно пахнет вяленой рыбой.

— Сама ушла, а ты сидишь на жопе ровно! И на дочь тебе плевать! Видишь, Кариночка, как папа нас любит? Сейчас к бабушке пойдем пятнадцать километров по морозу. — Мать обувает на босые ноги валенки и накидывает на цветастый халат длинную черную шубу.

— Ну, куда ты собралась сейчас с ребенком? Ты о ней хоть подумай. — В дверном проеме появился папа. Высокий и плечистый, с широкими черными бровями и тяжелым взглядом.

— Ты же о ней не думаешь! — Мама стащила сумку с крыльца и поволокла ее к воротам.

Карина знала, что папа ее любит. И что мама ее любит. Но друг друга они совсем не любят. Во всяком случае, так говорила бабушка.

— Короче все! — Папа повышает голос, очень быстро оказывается около Карины, берет ее на руки и несет в дом.

— Не смей ее трогать! Я посажу тебя! — Мама бросается вслед за ними в дом.

Карина пугается и плачет.

Как странно в памяти всплывают куски впечатлений из детства. Из совсем еще неосознанного возраста. Вряд ли бы Карине пришло это на ум, когда она играла в посудку с подругами. Но именно сейчас это проступило ярким снимком, когда было страшно от неизвестности. Она искала в этом страхе спасительный закуток. Забежать в него — и ничего нет. Ни Тоньки, ни красного платья, ни боязни за бабушку. Но надо было идти.

Девочка боялась своего подъезда. Хоть и жила здесь уже почти десять лет. Здесь было всегда темно, потому что никто не мог починить проводку. А может, проводки и вовсе не было. Чтобы дойти до своей квартиры, ей нужно было пройти по узкому коридору, потом повернуть направо и зайти в так называемый «карман», в конце которого располагались две квартиры напротив. Та, что была слева — Карины. И все это — буквально наощупь. По стенам то и дело ползали пауки, которых девочка ненавидела. Всякий раз, ступая по деревянному полу подъезда, она с опаской вела указательным пальцем по стене, пока не нащупывала косяк. Это означало, что она дошла. Гораздо неприятнее было наткнуться рукой на паука. Тогда девочка вскрикивала и быстро стряхивала с себя насекомое, даже если оно так и оставалось сидеть на стене.

Но сейчас ни темнота, ни пауки не занимали Карину. Она тихонечко делала каждый шаг и прислушивалась к разговорам, слышавшимся в подъезде через тонкие дспэшные стены. Вот из второй квартиры доносились звуки работающей стиральной машинки. Из четвертой — плохие слова, которые нельзя было повторять детям вслух. Из их квартиры не было слышно ничего. Карина немного успокоилась. Она нащупала дверь, быстро постучала и вытерла вспотевшие ладошки о вельветовую ткань штанов. Прошло полминуты, и Карина постучала снова, но уже посильнее. Девочка зажмурилась и загадала, что если она досчитает до ста и за это время бабушка откроет дверь и мамы не будет дома, то она никогда не будет никому врать. Карина успела досчитать до двадцати. Замок щелкнул.

— Кариша, кушать захотела? — на пороге стояла бабушка.

— Нет, я просто… — Карина осторожно вошла в квартиру, посмотрела на обувь, стоящую в коридоре. Все как и было, когда она уходила гулять. Девочка боялась сказать что-то лишнее, что могло стать поводом для насмешек или злости мамы. Но следов пребывания матери не было. Да и бабушка вела себя очень спокойно. — Мама дома? — Карина выбрала самый безобидный вопрос, который, по ее мнению, мог даже задобрить мать.

— Оксана? Нет. Ты ее видела? Она приехала? — женщина облокотилась рукой о стену.

— Тонька Несторова сказала, что видела ее на крыльце. — Карина, уже готовая успокоиться, все еще не понимала, что происходит.

— Тонька? Так может она обозналась. Ребенок же! Ты никакую машину не видела во дворе?

— Нет.

— Я же созванивалась с Оксаной. Она говорила, что приедет не раньше конца августа. И она будет с Лешей на машине. Ты испугалась? — бабушка обняла девочку.