Мама тебя любит, а ты её бесишь!

Пеликанихи встречались двух типов: разведённые матери пятидесяти лет и их разведённые дочери тридцатилетнего возраста. Их сообщества, как правило, состояли из трёх птице-единиц. Третьим был детёныш, чаще всего женского рода. Птенец капризничал, хныкал, клянчил, истошно орал, плескался и безостановочно жевал. Не материнский инстинкт заставлял этих пернатых набивать свои сумки, а желание тишины. Только перемалывая пищу, птенец пребывал в покое, а пеликанихи – в счастье. Пока детёныш жевал, одна из них курила, другая – плавала. Блаженство исчислялось пятью минутами тишины. Когда приём пищи заканчивался, мать дитяти вполголоса говорила его бабке: «Через пять минут опять жрать захочет. Сколько можно жевать? Не ребёнок, а прорва». И через секунду елейным голосом: «Деточка, скушай персик. Хочешь персик? А виноградик? Масенька лю-ю‑юбит виноградик». Масенька об этом не догадывалась и протестовала резким визгом.

Своих самцов рядом с ними не было, чужих – тоже. Похоже, с самцами они имели дело нечасто, в период однократного спаривания. На память о нём пеликанихам доставались прожорливые птенцы и растянутые сумки-клювы.

У кромки воды изо дня в день высаживалось пернатое семейство неизвестной породы. Обычно в птичьих семьях, расположившихся на крымском пляжном базаре, было не больше двух птенчиков. А здесь детей было шестеро.

Эта цифра заставила зятя курортницы задуматься и объявить данное птичье семейство принадлежащим к несуществующей в природе породе. Тезис вызвал в обеих сёстрах мощнейшее сопротивление, поэтому порода была обозначена просто как неизвестная крымской орнитологии. И не случайно.

Всё в этой птичьей стайке обескураживало наблюдателей. Родители – своей флегматичностью, дети – своей организованностью. Их движение к конечному пункту – водяной кромке – напоминало движение каравана. Впереди, еле перебирая худыми ногами, шёл самец, держа свёрнутые подстилки и термос. Следом, так же степенно, – три мальчика: один нёс пластиковую миску с виноградом, второй – бутылки с питьевой водой, третий – плавательное снаряжение. Замыкала мужской участок каравана самка, с блаженной улыбкой несущая недавно вылупившегося белоголового птенчика. За ней вприпрыжку, радостно щебеча, подскакивали две птички в нарядных купальничках.

Незаметно для окружающих разбивался лагерь – Вселенная, центром которого становилась супружеская чета и находящиеся в их ведении припасы съестного. Выпорхнувшие из воды птенцы устремлялись к родителям и быстро чирикали: «Мама, жорчик напал! Мама, жорчик напал!» Самка медленно поднимала голову, чуть приоткрывала осоловевшие глаза и всё с той же блаженной улыбкой чуть слышно отвечала: «Ещё рано».

И птенцы снова стайкой влетали в морскую воду, при этом не выпуская друг друга из виду. Выскочив на берег в очередной раз, они уже подбегали к отцу и, постукивая клювиками, хлопали крылышками: «Папа, полотенце! Папа, полотенце!» Самец, не меняя позы, его протягивал и дремал дальше.

Удивительное семейство, несмотря на свою многочисленность, не производило шума вообще, не приносило неудобства никому и исчезало с пляжа так же незаметно, как и появлялось.

Зять курортницы не сводил с него глаз. А сёстры отмечали, что выражение его лица становится блаженным. «Не понимаю», – искренно говорил он, но раздражения в голосе слышно не было. Хотя обычно, если зять чего-то не понимал, миролюбивость его оставляла. Он действительно выглядел потрясённым и вечерами часто возвращался к теме многодетного птичьего семейства неизвестной породы. Сёстры своего единственного мужчину с энтузиазмом поддерживали, смаковали какие-то детали и завершали тему привычным тостом: «За деток!»

Но некоторые птичьи колонии вызывали у отдыхающих чувство брезгливости и болезненного любопытства. Одна из таких колоний держала весь птичий базар в напряжении. Почтенные ревнители птичьей нравственности ломали голову над тем, каков семейный статус этого сообщества. Если это отец, то почему его крылья недвусмысленно оглаживают не супругу, а девочку-птичку? Если он брат одной из взрослых самок, то почему тычется клювом в плавки племянников? Если это сёстры, то почто одна из них возлежит на взрослеющих мальчиках другой? Вопросов было много, исчерпывающих ответов – ни одного.

Пару раз на крымский птичий базар прилетала пара нетрезвых аистов. Пошатываясь, они стояли на гальке, нетвёрдо переступая длинными ногами. Аистиха вожделенно смотрела на воду: её мутило, а потому хотелось прохлады. Самец-аист жаждал покоя и крепкого сна. Их интересы явно не совпадали, посему одна погружалась в воду, другой – в гальку.