Мама тебя любит, а ты её бесишь!

Худо-бедно разделили выпивку поровну. Проглотили.

– Беги за новой, – тут же велел Котик.

– Куда тебе больше? И футбол через шесть минут.

– Шесть минут – это огромный отрезок… Плюс дополнительное время. Можно переломить ситуацию… Гони, Максыш, тащи…

– Да ты готовченко.

– Слушай, – Котик нахмурился, – давай мне тогда мои башли, я – сам…

– Ладно, сиди уж. Тебя сразу такого в мусорню гребанут.

Только Максим вышел во двор – запиликал мобильник. В груди сжалось – он был уверен, что это Птица. Передумала и решила встретиться… И за те короткие секунды, пока вынимал телефон, Максим успел вспомнить всех знакомых, выбрать тех, кто способен дать ему в долг тысячу. Чтоб провести вечер с Птицей достойно.

Но на дисплее высветился номер телефона его собственной квартиры – звонила мать. Максим резко сунул пиликающий мобильник в карман… Ищет. Видимо, надо ей там что-нибудь передвинуть. Дом разваливается, а она каждую субботу генеральную уборку устраивает, мебель переставляет. Как будто это сделает квартиру современней, удобней.

Стараясь не попадать под обзор из своих окон, Максим пробрался к «Погребку», купил бутылку, упаковку корейской морковки (хорошо ею закусывать) и пачку сигарет себе на завтра. Осталось от семисот рублей несколько монет. А впереди ведь ещё воскресенье…

Котик с Дроздом дремали. Максим хотел было уйти с бутылкой и морковкой домой – сейчас лечь спать, а вечером куда-нибудь выдвинуться. Но не получилось: услышав его шаги, парни тут же ожили.

– Н‑наливай! – гаркнул Котик.

– Не ори.

Максим налил почти по полстаканчику. Скорей уж допиться и разойтись.

Выпив и закусив, смотрели друг на друга, ожидая каких-нибудь слов: молчать было скучно, а переругиваться – тошно.

– А, парни, прикиньте, – вымученно попытался найти интересное Дрозд, даже глаза округлил, но на мгновение. – Иду как-то утром с похмелья…

– Ну удивил, – хмыкнул Котик. – Ты по-другому и не передвигаешься.

– Дай рассказать-то! Как собаки, вообще, стали… Иду, короче, и тут боковым зрением вижу: по двору что-то движется. Поворачиваюсь – птица такая…

– Да, Птица… Макс, звони Птице, пускай идёт…

– Да не та птица! – всплеснул руками Дрозд. – А павлин.

– Что? – Максим испугался: – Он же сидит!

Павлину он должен был пять тысяч рублей, и после того, как Павлина посадили на три года за кражу дивиди-плееров со склада «Электронного мира», к Максиму приходила Павлинова сестра, требовала вернуть деньги, чтобы брату отослать на зону. Но Максим не вернул – не скапливалось таких денег…

– Ой, ну и дебилы вы-ы. – Дрозд обессиленно упал на табуретку. – Нормальный, обычный павлин. Из зоопарка сбежал и ходил тут по дворам.

– Да это когда было! – вспомнил Максим, и сразу стало легко. – Года три назад павлин этот…

– Ну, не знаю. Вроде недавно.

Заскрипела наверху дверь, и оттуда раздался старчески подрагивающий мужской голос:

– Александр, ты там?

Дрозд поднял жалобные глаза:

– Уху…

– Иди быстро домой!

– Зачем, пап?

– Иди, говорю! Жрёшь опять?.. Быстро домой!

Дрозд схватил бутылку, налил себе граммов семьдесят и проглотил. Подавился, сдавленно рыгнул и, вытирая губы рукавом рубашки, поплёлся на свой этаж.

Дождавшись, когда дверь закроется, Котик сказал:

– Ладно, давай по последней, и я на футбол. «Динамо» – «Спартак». Рубилово должно… У наших Кобелев, у спартачей – Карпин теперь. Должны схлестнуться.

Выпили и осели – водка наконец накрыла по-настоящему.

Котик положил голову на подоконник, Максим прислонился к комоду, закрыл глаза и словно бы отлетел…

Во сне, как часто случалось при быстром опьянении, было приятно, ласково. Максим слышал ворчание, и ему представлялось, что он в деревне под Саранском, на родине отца, и ворчит это на койке дед, почти не говорящий по-русски… Тогда, много лет назад, когда Максим был маленьким, месяц в деревне он переживал с трудом, тянуло домой, в Москву, в квартиру. В деревне же на каждом шагу подстерегали опасности, всё вокруг было каким-то грязным, пыльным, от непонятных, но жутких дедовых сказок он не мог заснуть, таращился в окошко, где что-то клубилось, металось. И с бурной радостью Максим встречал приезжающих за ним родителей, первым лез в рейсовый автобус, не прощаясь с бабушкой и дедушкой, а следующим летом долго плакал и упирался, когда родители собирали его в деревню.

Теперь же, когда давно уже не было в живых ни бабушки с дедушкой, ни отца, когда жизнь его, коренного москвича, в Москве никак не складывалась, он часто видел во сне и хмельной дремоте ту деревню, тянуло туда, казалось, что там-то и найдёт он некую крепость в мире, смысл приложения сил. Но в размеренном течении дней мысли взять и хотя бы съездить в далёкую, в стороне от железной дороги деревушку не возникало, зато в забытьи деревня являлась, тянула к себе, в себя…

– У-у-у, да что ж это… – Ворчание стало слышнее, слова различимее. – Ой, твою-у…