Мамаево побоище. Русь против Орды

Дьяк встал с деревянного кресла, вышел из-за стола, заваленного бумагами, приобнял Михаила.

— Рад видеть, боярин-воевода. Наслышан о тебе, в разрядах читал. Чем обязан?

— С воеводой Боброк-Волынским свидеться хочу. Нельзя ли помочь?

— Отчего же нельзя? Боброк по разряду — большой воевода, все рати Великого княжества Московского под ним ходят. Опосля великого князя Дмитрия Иоанновича — самый главный для воинства он и есть. Где живёт, знаешь?

— Кабы знал, добрался бы сам.

— Понятно. И города не знаешь?

— Откель? Я тут впервые.

— А до Серпухова где жил?

— В Брянске.

— Что-то бегут с Литвы бояре да холопы. Видно, Ягайло не по нраву пришёлся.

— И это тоже. Так как воеводу сыскать?

— Проводника сейчас дам. Григорий! — зычно крикнул дьяк.

Из-за стола выскочил и подбежал мужичок возраста неопределённого — можно было дать ему и двадцать пять, и сорок лет. Русые волосы, жиденькая бородёнка, глазами дьяка подобострастно ест.

— Вот он проводит. Боярин Бренок желает встретиться с большим воеводой Боброком. Проводишь, — веско сказал дьяк.

— Как угодно будет.

Писарь или подьячий — поди разберись — отвесил дьяку лёгкий поклон.

— Идём, боярин, здесь недалече.

Боброк и в самом деле жил недалеко. Писарь разрядный бежал почти, за ним на конях — боярин и воины.

Через два квартала остановились у дома каменного, богатого. Писарь заколотил рукой в дверь.

— Вот, привёл. Дом Дмитрия Михайловича и есть.

— Благодарствую.

Калитка распахнулась, и вышел привратник — не старый ещё мужик с культей вместо левой руки. Явно из бывших воинов, оставленных воеводой в своём доме.

— Чего надо? Чего стучим?

Он поднёс здоровенный кулачище к носу писаря.

— Дьяк Разрядного приказа велел боярина... э-э-э...

— Бренок Михаил Андреевич, воевода Серпуховской, — представился молодой боярин.

— К большому воеводе велел дьяк проводить. Поди боярину доложи!

Однорукий привратник захлопнул калитку. М-да, нравы у москвичей не такие, как в Серпухове. Будет хуже, если Боброк во встрече откажет. Это если и не прямое оскорбление, то унижение.

Время шло, и Бренок начал беспокоиться. О встрече он заранее не договаривался, и московский воевода мог быть занят другими делами — в бане мыться, к примеру.

Наконец громыхнула калитка, высунул голову однорукий.

— Однако, сейчас!

Скрипнул засов, распахнулись ворота.

Бренок спрыгнул с коня, завёл его во двор в поводу. Однорукий тут же принял поводья. Молодой воевода направился к крыльцу.

Ратники его тоже завели коней во двор. К ним тут же подбежали слуги.

Едва Михаил дошёл до средины двора, как распахнулись двухстворчатые резные двери, и вышел сам боярин с супругой. Воевода был одет в тяжёлую московскую шубу с рукавами едва ли не до колен, в высокой боярской бобровой шапке. Радушно глянув на гостя, он спустился по лестнице на пару ступенек. «Как равного встречает», — мелькнуло в голове у Михаила.

Кабы князь приехал, боярин должен был сойти с лестницы и встретить его во дворе. А если бы наверху крыльца встречал, то гостю унижение — неровня, стало быть.

— Здрав буди, боярин! — на правах хозяина приветствовал Боброк.

— И тебе доброго здравия, Дмитрий Михайлович! И супружнице твоей, и деткам!

Бояре обнялись, поднялись на пару ступенек.

Боярыня корец со сбитнем поднесла гостю. Испил сбитня Михаил, корец перевернул, показывая, что пуст он, что гость зла не держит, возвратил корец хозяйке да расцеловал её трижды.

Боброк провёл гостя в трапезную. Михаил перекрестился на образа, поклон отбил.

— Проходи, боярин, садись. Сейчас перекусим, чем Господь послал.

— Да я не голоден.

— Это из Серпухова приехал и не голоден? Не поверю! Али брезгуешь?

— Что ты, боярин? И в мыслях не держал!

Михаил понял, что допустил оплошность. За традициями, за установленным порядком москвичи следили ревностно. Не дай Бог не по чину, не по знатности и древности рода за стол сядешь.

— Прости, гость дорогой, не обидишься, коли шубу сниму?

— Ты же у себя дома, делай, как лучше.

— Прошка! — крикнул Боброк.

К нему тут же подбежал отрок, принял шубу и шапку.

Боярин остался в тафье — небольшой шапочке на голове.

— Как здоровье жены и деток? — поинтересовался Боброк.

— Прости, Дмитрий Михайлович, не обзавёлся ещё.

Боброк досадливо крякнул. Промах. Ежели бы встреча была заранее оговорена, то через Разрядный приказ, через знакомства он всё заранее разузнал бы.

Некоторую неловкость развеяли слуги, начавшие носить на стол яства разные да кувшины.

— Пиво свежее или вино фряжское? — спросил хозяин дома.

— Мне едино.

— Тогда пиво. Знаешь, спину прихватило. Я ведь в постели лежал. Так что извини, что перед воротами держал.

— Прости великодушно, Дмитрий Михайлович, не знал, не ведал я, что ты хвораешь.

Они поели рыбного супа, потом — заливного, пива выпили. Передохнув, взялись за пироги с вязигой да курицу жареную. Михаил уже наелся, а слуги сменяли одно кушанье на другое.

— Всё, боярин, не могу больше! — Михаил перевернул кубок вверх дном и поставил его на стол.

Боброк кивнул. От стены отделился слуга.

— Убирайте.

Забегали слуги, моментом убрали со стола, крошки смахнули — как и не было ничего.

— Ну, рассказывай, Михаил Андреевич.

— Что?