Мамалыжный десант (СИ)

Иванов мигнул фонариком, крикнул:

– Всё уже, очистили.

У слухового окна нашли хитрый сигнальный фонарь: мощный, с цветными фильтрами и кнопкой для мигания.

– Редкая вещь, вообще не знал, что такие делали, – подивился Иванов.

– Пригодится. А я у того мертвяка пистолет заберу, Сашке отдам.

– Отдавай. Машина в порядке, гоняет хорошо, чего бойца не поощрить.

Гранату на дверь Иванов поставил свежую, а когда спускались, заметил:

– Второй-то прямо туда же свалился – куда они ефрейтора выкинули. Судьба.

– Он-то с носом и ушами упал – пробормотал Тимофей. – А так да, сортирная война, говняная.

– Дальше только хуже будет, Тима. Может, во времена Наполеона почище воевали: сабли блестящие, каре на просторном поле, пленные, сидящие в трактире «под честное слово», бокал шампанского перед расстрелом. Благодать!

– Как говорил Захарыч, «отож какой нам выбор даден»? Никакого. Обойдемся без шампанского.

9 января советские штурмовые группы, усиленные огнеметчиками, успешно атаковали железнодорожную станцию, вынудили немцев отводить войска из района Рпкашполота. Удалось выбить немцев из парка, начался штурм казарм на улице Хэс.

В ночь на 10-е января разведгруппа штаба Дунайской флотилии под командованием старшего лейтенанта В.А. Калганова вышла в тыл противника по системе канализационных труб и проникла в здание Управления Дунайского пароходства. Разведгруппе удалось захватить карты минной обстановки на Дунае и мест затопления судов на фарватерах.

За сутки занято 350 кварталов. Люфтваффе выполнило 38 полетов с грузами для окруженной группировки.

К западу от города продолжаются ожесточеннейшие бои. Северо-западнее Секешфехервара противник атакует упорно, крупными силами, вводя в бой до 200 танков и штурмовых орудий одновременно.

* * *

Шагал Тимофей, притоптывая замерзшими ногами, до угла, потом обратно до штабного подъезда, скучал и раздумывал над тем, что стоять настоящим часовым ему не приходилось. В траншеях или на охране машин – сколько угольно, а вот так торчать, прогуливаясь на виду – не случалось. В шинели вроде и тепло, но не совсем. Сменил Жору – к мелкому саперу подкатывать точно не будут, поскольку уже пробовали, да и утро было – народу кругом много. А вот сейчас самое время – машины опергруппы разъехались, с этой стороны двора пусто, лишь часовой одинокий и скучающий. Имелась, правда, мысль, что вообще не рискнут в том же месте гадить, сразу после вчерашнего и ночной стрельбы. Могли к связистам сунуться, но там предупреждены, посты удвоенные, шансов мало. Рискнут повторить здесь или нет?

Сам сержант Лавренко считал, что непременно рискнут. Злы диверсанты, да еще запомнили наглого, сопливого и крепко пьющего сержанта. Зря что ли вчера в подвале спектакль разыгрывали? Не, подойдут, подойдут. В крайнем случае Иванов на посту сменит. Правда, рядовой часовой из него так себе. Вчера по дому лазил без знаков различия, но это погоны можно пустыми оставить, а с офицерским лицом такой номер не пройдет. Черт его знает, как на физиономии командный опыт и звездочки отпечатываются, но ведь отпечатываются. Пусть лучше к легкомысленному товарищу Лавренко подкатывают. Он как раз малость с похмелья. Должны рискнуть, должны, в другом месте им опять долго наблюдать и высчитывать придется. А они местные, есть в этом уверенность.

Тимофей воровато оглянулся, вытащил флягу и принялся «подкрепляться». Глупо, конечно, любой бы нормальный пьянчуга укрылся от начальства под стеной или в подъезд на миг зашел. Но там не видно будет, приходится еще большим дурнем выглядеть.

Ощущение, что следят, имелось. Понятно, в таких вещах быть точным сложно – воображение даже с опытным бойцом шутки играет. Но все равно… Тимофей поморщился – коньяк во фляге был разведен, теперь и греть не грел, и вкус еще хуже, чем у настоящего.

Ага… клюнуло на запашок.

Очень уж красивой мадьярка не показалась. Холененькая, это да. Пальто хорошее, только на рукаве следы от кирпичной пыли. Шла вроде бы мимо – к центральному подъезду – но замедлила шаг, приостановилась, словно в нерешительности. Что-то сказала… губы яркие, накрашенные, в такой хмурый день вообще ягодными кажутся. Глаза выразительные… как они там правильно называются?

– Не понимаю, гражданочка, – честно ответил очень честный часовой. – Проходите, не положено тута.

Заговорила, уже просительно, чуть воркуя, одновременно жалобно вскидывая узкие бровки. Жест понятен – на рот яркий, жевать, кушать хочется, голодное время.

– Так война, – развел руками Тимофей. – Нас-то тоже не перекармливают. Гитлер, гад, виноват.

Да, Гитлер – капут, тут она очень согласная, но она – «не капут, нет», она жить и кушать хочет, пусть товарищ солдат поможет, а уж она-то…

Э… Сержант Лавренко слегка обалдел, и в целях следственной целесообразности, и просто так, естественным путем. Жора был прав – под пальто мадьярка была очень выразительной. И не скажешь, что особо исхудала и поизносилась.

Искусительница запахнула пальто и умоляюще сложила ладони.

– Так вот… разве что, – Тимофей полез за пазуху, показал банку сардин, выставил горлышко фляги.