Мамин сибиряк

— Ты этот бизнес брось: на фальшивых наузах.

— А кто сказал, что фальшивые? Которые настоящие? Твои, что ль? На них что — водяные знаки? Печать госбанка? Фирменный лейбл?

— Потому что те делает настоящий язычник, волхв.

— Иди-ка ты! «Волхвы не боятся могучих владык». Почитай Веронике, получишь пять баллов. Видали таких волхвов. Ты в это дело не лезь, а то уроню нечаянно — понял? Тут тебе не фантики, тут полный серьез. На первый раз прощаю как основоположнику, но больше не лезь, понял? Тут деловые маракуют!

За фантики, биты и тому подобное детство и то бывали стычки, а во всякие джинсовые дела вообще лучше не соваться, если бережешь здоровье. В соседней школе одного десятиклассника инвалидом сделали за джинсы.

С Витькой дальше говорить было бесполезно. А мамину сибиряку я рассказал. Думал, рассказывать или нет: ведь правда, если деловые маракуют, соваться страшно. И все-таки рассказал. Может быть, затем, чтобы доказать мамину сибиряку, как я ему нужен?

Он сначала рассмеялся своим несмазанным смехом:

— Вродь как фальшивы бумажки, да? Ишь ты! Нищак, купцов на нас хватит.

Но подумал-подумал и приказал на другой день:

— Покджь мне свово Витька.

Страшиться поздно, задний ход уже не дашь! Одна надежда, что мамин сибиряк сильней всех тех деловых, которые маракуют, что он их обратит в бегство, как тогда карамазых цыганок на Владимирском.

Живет Витька рядом, в том самом угловом доме Раскольникова. Но мамин сибиряк, наверняка, ни о каком Раскольникове не читал и не слышал, и о самом Достоевском тоже, я не стал ему объяснять, в какой дом мы идем. Лестница в Витькином подъезде узкая, а квартиры находятся не на площадках, а как бы в аппендиксах, отходящих от каждой площадки — и чудятся в аппендиксах засады.

До этого я был у Витьки один раз случайно, и если бы не мамин сибиряк, никогда бы не зашел во второй — мало ли с кем учишься в классе и треплешься на переменах как с приятелем, а встретишься случайно через год после школы — и не о чем будет двух слов сказать. Витьке я тоже не нужен, потому он удивился, увидев меня в дверях. А как разглядел рядом мамина сибиряка, похоже, и оробел. Но тут же нарочно расшумелся:

— Заходь! Давай! А это твой папахен? Здорово! Заходьте оба! Заваливайте!

Я бы не отважился так незнакомому взрослому: «Заваливайте»

Из прихожей вел короткий коридор. Проходя мимо ближней ко входу двери, Витька пнул по ней ногой. Из-за двери тотчас раздался очень высокий истеричный лай — так лают маленькие собачки.

— Во, житья нет от суки: лает и лает. Квартира на одних, да? На нас — как раз. А нам старуху сюда подселили. Ничего, сбежит. Сама сбежит. Или лопнет от злости. Жизни ей здесь не будет. Если от лая ейного никакого житья людям, так и по суду выселим.

Я представил себе осажденную в собственной комнате старуху, страх и ненависть в ее душе, постоянное ожидание пинка в дверь — а может, и не только в дверь — и ее маленькую собачку, заходящуюся в истерике. Что за страшное и даже какое-то фантастическое существование!.. И это все в доме Раскольникова.

Обладай я такими силами, как мамин сибиряк — или по крайней мере, его умением заставить всех вокруг поверить в свои сверхъестественные силы — навел бы сейчас порчу на Витьку, ей-богу! За то что безнаказанно издевается. Жил бы здесь в комнате вместо старухи какойнибудь алкоголик — вот пусть бы и попробовал, потягался.

Но мамин сибиряк шагал за Витькой будто все так и надо. У них в Середе слабонервных нет.

Витькина комната не заставлена по стенам книгами, это я знал, но все равно в бескнижной комнате мне всегда неприятно. Неестественный вид! За столом посреди комнаты сидел Витькин папаша, тот самый, что работает со сменщиком. И так толстый, он что-то жевал. Интересно было бы взглянуть и на мамашу — ту самую, что установила систему сменщиков, но мамаша так и не появилась.

Папаша смотрел неприязненно, но первым ничего не спросил — да мамин сибиряк и не дал ему времени начать расспросы: сразу без всякой дипломатии, даже «здрасьте» не сказав, подступил к Витьке:

— Ты, паря, знацца, людей обманывашь, деревяшки даешь, будто наши боги середенские!

Ответил за Витьку его папаша:

— Какие ваши боги? Не смешите людей! Такие же деревяшки!

— Ты, дядя, знацца, тоже и их куш имешь?

Витькин папаша отложил кусок хлеба, который намазывал мягким плавленым сыром:

— Ты мне не тычь, мы с тобой детей не крестили!

— Детей я с ни каком не крестил, с попами знацца — с чертом связацца. А ежли ты крестил, богов наших отецких не трожь! У нас в Середе знашь как говорят? «Крещеный — что порченый».

Витькин папаша сразу сбавил тон — не мог не сбавить.