Мамин Восход

Честно признаюсь – не помню, какие я сделала выводы, ведь прошло столько лет! Я так же безоглядно верю людям, но все же подлецы возле меня случаются довольно редко. Может быть, получив жестокий урок в детстве, научилась не водиться с подобными?

Наташка же чистосердечно не понимала всей подлости своего деяния, считая, что поступила честно и правильно – прямо таки Павлик Морозов!

Вот только дружить с ней – по-детски беззаветно – я уже не могла – ведь если дружить с оглядкой – разве же это дружба?

Хорошо помню, как мама повела меня, тринадцатилетнюю девочку, на балет «Лебединое озеро». Мы сидели на балконе нашего провинциального театра, на самом верху, но видно было замечательно. Я, чуть дыша, впитывала волшебное действо, происходившее на сцене. Вот знаменитый танец маленьких лебедей – как здорово у них получается! А вот принц и множество балерин – очень красиво! А теперь белая лебедь – почему она вся дрожит, и руки трепещут – ну прямо как настоящие крылья?

Шла домой совершенно завороженная, не могла даже говорить. Потом бывала «в балете» не раз, но такого сильного впечатления почему-то уже никогда не испытывала.

Много разных книжек в доме было всегда, а однажды мама принесла сборник «Оперные либретто». Я «проглотила» их в один миг – понравилось, открыла еще раз. «Ползла» по страницам уже медленно, с толком, с чувством, с расстановкой, смакуя очаровательные места. Точно так же читала «В августе сорок четвертого» Ивана Богомолова. А вот ОГенри, которого любил и частенько цитировал отец, с первого раза совсем не поняла – казалось и шутки какие-то плоские и с юмором напряженка. Не знаю, что заставило взяться за нее второй раз, но теперь нашла для себя, чего раньше не видела. И только в третий раз получила огромное удовольствие, умирая со смеху. Да, такой тонкий юмор оценишь не сразу – открывая эту книгу вновь и вновь, находишь гениальные обороты речи, пропущенные тобой ранее.

Но жизнь показала – читая все подряд, я, бывало, делала неправильные выводы, следовала не тем идеям – несчастная любовь, разбитые судьбы да злая разлучница-судьба – разве такие идеалы должны быть у молодой, вступающей в жизнь девушки?

Как вспоминают соседи, родители были очень красивой парой – оба высокие, стройные. А вот характеры совсем разные. Отец, прямой, «как палка», не умел хитрить и лукавить – мама же владела этим в совершенстве – даже в картишках так ловко могла «свиснуть» из колоды козыря, что обнаруживали не сразу:

– Товарищи, а где козырь? Мама, это ведь ты его увела!

– Карте – место, карте – место! – смеялась она, и я опять оставалась в «дураках» – кукарекала или скакала по дому на одной ножке.

Все было бы хорошо, не будь у этой «медали» обратной стороны.

Больно и совсем не хочется вспоминать. Скажу одно – отец, построив дом, стал сильно выпивать.

Теперь вижу – происходило это от крутого поворота судьбы, непонимания и равнодушия окружающих. Ведь еще вчера он был асом, первоклассным пилотом элитной авиации, почти богом:

– Иван, ты только летай! Летай и возвращайся! А мы все для тебя сделаем! – напутствовал его механик, в сотый раз осматривая самолет перед вылетом. Желали мягкой посадки все – от официанток в столовой до начальника полетов, утверждавшего маршрут. И он поднимался в небо – улетал и всегда возвращался. Устало спускался по крылу самолета, бросал в руки техника потный шлем, немного свысока смотрел на всех вокруг – что уж там!

А тут вдруг – не нужен никому! Кабы знать об этом раньше, может, стоило и остаться? Например, в Риге, где так любили с маленькой дочкой бродить по городу:

– Папа, папа, смотри, оллы! – восторгалась Витусенька крылатыми скульптурами над фасадами домов.

Рига, июль 1954 года.

Можно было преподавать в училище, передавая опыт и знания молодежи, или в штабе – просиживать штаны, перекладывая бумажки. А может полетать еще годик – другой – командиром звена истребителей в родном полку на острове Эзеле? Что там говорить – варианты были, но уж слишком много ребят не возвращалось тогда из полета…

Невостребованность и безделье сделали свое дело – благо пенсия была приличной. Порой он умудрялся пропивать ее всю – на выпивку хватало – на еду детям не всегда. Помню, как мама, сдав пустые бутылки, наскребла нам с сестрой на две булочки.

– Мам, а тебе?

– Я не хочу, кушайте, девочки, – отвечала худющая мама.

Впрочем, пил не только отец – многие прошедшие войну были такими же. Да и мамин брат дядя Володя, выпивши, скандалил – думаю, виновата была война – со всеми своими ужасами – да на неокрепшие души двадцатилетних юнцов.

Отец же во хмелю был буйным и страшным. Помню, нам с сестрой и мамой даже пришлось убегать из дому и ночевать у соседей. Однажды, в пылу скандала мама схватила домашний тапок и отходила им отца по физиономии. Это надо было видеть! Отец был удивлен донельзя, нет, удивлен – это слабо сказано. Он был ошарашен, убит!

– Меня – майора! – пауза, потом тоном ниже, – Тапком, – пауза, далее со слезами в голосе, – по морде! – жалел сам себя вдребодан пьяный папаша.