Мамин жених

— Ты не считаешь, что бульварную литературу лучше читать не на кухне, а на бульваре?

Я засмеялась, и она вслед за мной.

— Мы обе любим смеяться, — сказала она, — а это означает, что мы похожи.

Так мы познакомились. Я стала приходить к ней. Она рассказывала мне о Жорже, одиноком, очень добром старом человеке. Он парикмахер, в прошлом очень известный мастер дамских причесок. Сейчас он приходит только к Нефертити, стрижет ее, красит волосы, иногда сооружает на ее голове замысловатую прическу. Она благодарна ему. Говорит: «Больше всего мне не хотелось бы выглядеть в мои годы лахудрой».

Недавно я пришла к ней, и она мне сказала:

— Аня, сегодня я освободилась от своих цепей. Мое дело выскользнуло у меня из рук, как живая рыба.

Я не сразу поняла, о чем она. Оказалось, что это корсеты покинули ее. Она не сможет их больше шить. Глаза перестали видеть ушко в иголке, руки слушаться. Неужели это происходит в один какой-то момент? Я спросила об этом, и она ответила, что с ней именно так и произошло — мгновенно.

— Но я не так проста, какой кажусь, — стала она меня успокаивать, — я начну новую жизнь. Ведь над этими корсетами я всю жизнь просидела согнувшись. Теперь распрямлюсь.

Она не очень распрямилась, но все же обновила свою жизнь. Стала ездить на трамвае до конечной остановки «Березовая роща», гуляла там, даже завела в этом пригородном лесопарке друзей. Пригрела бездомного кота Васю и очень обижается, когда соседи называют его Васькой. «Какой же он Васька? Он сплошное достоинство». И Жорж стал появляться у нее чаще.

Когда я с сумкой в руке предстала перед ней, она сразу стала жаловаться на него:

— Видишь, как Жорж подстриг меня? Если бы я на его уровне продолжала шить корсеты, меня бы побили палками.

Прекрасно он ее подстриг, только почему-то на этот раз сделал рыжей.

— Как тебе этот цвет?

— Замечательный: веселый, солнечный, очень вам идет.

— Я в этом не сомневалась. Но стрижка! Он обкорнал меня, как овцу.

— Сейчас такая мода, называется — «я одна в шалаше».

— Дивное название. Глупей не придумаешь. Кому нужен рай в шалаше на голове у старухи?

Она рада мне. На сумку бросает заинтересованный взгляд. Я в общих чертах рассказываю, откуда сумка, кому предназначена.

Когда-то мы с ней говорили о Мите, об его отце, матери. Нефертити тогда сказала:

— Если бы меня муж бросил с ребенком, то этот ребенок вырос бы и убил его.

— Но его бы посадили за это в тюрьму.

— Никогда, — торжественно заявила Нефертити, — нет такого закона, который наказывает за возмездие.

Видимо, из-за своих корсетов она недобрала самых элементарных знаний. Возмездие! Я уже в шестом классе знала, что это самосуд. А Нефертити этого не знала и знать не хотела. Как и того, что из чужой сумки ничего брать нельзя, даже если богатство в ней не считано.

Сумка пищала и разрывалась от обилия красочных банок, коробочек, всевозможных деликатесов, закатанных в целлофан. Лицо кудрявой красотки на шелковой ткани корчилось от всех этих даров. А на столе у Нефертити, как всегда, только сахарница и овсяное печенье.

— Мы возьмем сейчас в сумке розовую рыбку, — сказала она и направилась в коридор, — надо же и нам когда-нибудь съесть что-нибудь замечательное.

Я остолбенела: ничего себе поворот.

— Софья Федоровна, это невозможно, — ринулась я за ней, — я отвечаю за эту сумку, к ней нельзя прикасаться. Неужели вы этого не понимаете?

Она смотрела на меня свысока. Голос прозвучал надменно:

— Я все понимаю, милочка, настолько все понимаю, что самой от этого противно. Ты должна поверить мне: я в своей жизни чужой горелой спички не присвоила. Но из этой сумки я возьму розовую рыбку.

Мне бы схватить эту сумку и бежать отсюда, но вместо этого я спросила:

— Тогда, может быть, вы сами и передадите сумку Мите?

Мое предложение она отвергла:

— Нет, это сделаешь ты. Но перед этим мы съедим розовую рыбку.

И мы ее съели.

Я поднималась на свой четвертый этаж с чувством утопленницы.

Человек знал, что в реке омут, но прыгнул и вот лежит на дне с ужасом в открытых глазах. Наверняка ни Митя, ни его Манечка не заметят отсутствие розовой рыбки, но мне-то замечать нечего, я это просто знаю. И еще знаю, что самое опасное — один раз переступить, а потом уж пойдет и пойдет. Ну и Нефертити. Чужой горелой спички она, видите ли, в жизни не присвоила. А зачем ее присваивать, горелую?

Был единственный выход — позвонить сейчас в митину дверь и сказать: «Спустись на первый этаж в третью квартиру, там тебя ожидает сюрприз». Но скорей всего дверь откроет его мать и начнет мне выматывать душу: «Зачем тебе Митя? Он женился и теперь всегда занят. Скажи, что тебе надо, я ему передам». По любому поводу она мне сообщает, что Митя женился. Как-нибудь я ей скажу: «Это не новость. Вот когда он разведется, будет что-нибудь новенькое». Они там все, и жена Манечка, считают, что до сих пор эта лягушка-квакушка влюблена в их драгоценное ничтожество.