Мамочка и смысл жизни.

Куда ты собралась? Скажи! Постой!
Я силой возвращу тебя. Силком!

Восторженный, я дочитываю до конца, и только потом напоминаю себе, зачем я начал читать. Что же за ключ к внутреннему миру Ирен сокрыт здесь? Сперва я думаю о ее первом сне, в котором ей необходимо было прочитать сначала древний текст, а затем современный. Очевидно, нам необходимо было больше работать с ее переживаниями, связанными с потерей брата. Я только что понял, что его смерть оттеняла многие другие потери. Ее семья перестала быть прежней: мать, так и не сумевшая оправиться после смерти сына, пребывала в глубочайшей депрессии; отношения родителей сильно изменились.

Наверное, эта поэма была иллюстрацией того, что происходило в семье Ирен после смерти ее брата, особенно после разрыва ее родителей, которые каждый в одиночестве и абсолютно разными способами справлялись с этой утратой. Подобная ситуация – не такое уж редкое явление: у мужа и жены разные способы горевания (они следуют половым стереотипам: женщины чаще переживают горе открыто и отрицание эмоционально, в то время как мужчины – через подавление и активное отвержение). У многих супружеских пар эти два паттерна приходят в столкновение – это как раз и есть причина частых разводов после потери ребенка.

Я размышлял о связи Ирен с другими образами Фроста. Разница в восприятии размеров кладбища была блестящей метафорой: для фермера кладбищенская площадь не превосходила размеров спальни и была такой маленькой, что периметра оконной рамы было бы вполне достаточно для ее охвата. Для жены фермера эта площадь была настолько большой, что заслоняла от нее все остальное. И еще окна. Ирен была привязана к окнам. «Мне бы хотелось жить на последнем этаже высокого здания, из окна которого я могла бы видеть далеко вокруг», – рассказала она однажды. Или она представляла, как переедет в викторианский дом на побережье, где посвятила бы все свое время созерцанию океана из окна и прогулкам вокруг дома.

Жену фермера огорчал и тот факт, что после короткого посещения могилы усопшего его друзья сразу же обращаются к своим повседневным делам. И эта тема была близка терапии Ирен. Однажды для наглядности она принесла копию картины Питера Брейгеля «Падение Икара». «Посмотри на крестьян, – обратилась она ко мне, – которые идут прочь, не обращая внимания на мальчика, падающего с неба». Она даже принесла поэтическое описание картины – стихотворение Одена:

К примеру, в «Икаре» Брейгеля: как все, не торопясь, отворачиваются

От несчастья; пахарь, возможно,
Слышал всплеск и крик отчаяния.
Но для него это незнаменательное событие.
Солнце осветило белые ноги, исчезнувшие в зеленой воде.
Дорогой изящный корабль, с которого, возможно, и видели что-то необычное, —
Мальчика, падающего с неба, —
Спокойно проплыл мимо.

Что еще об Ирен в «Похоронах в доме» Фроста? Погруженность матери в печаль и то, как нетерпеливо подталкивал ее отец избавиться от скорби: все это я тоже слышал в рассказах о ее семье.

Но эти наблюдения, хотя и наглядные и информативные, не объясняли, почему Ирен придавала такое значение прочтению мною этой статьи. «Ключ к тому, что пошло не так в терапии»: это были ее слова, ее обещание, и я чувствовал себя разочарованным. Наверное, я переоценил ее, думал я; на этот раз она просчиталась.

В начале нашей очередной встречи Ирен, как всегда, зашла в кабинет и сразу же направилась к своему месту, не взглянув на меня. Она устроилась на стуле, положив свою сумку на пол, а затем, вместо того чтобы уставиться в окно и сидеть несколько минут в молчании, как она это обычно делала, она быстро повернулась ко мне и спросила:

– Ты читал статью?

– Да, и мне она показалась бесценным экземпляром. Спасибо, что дала ее мне.

– И? – напомнила она.

– Это было захватывающим; я слышал, как ты рассказывала о жизни своих родителей после смерти Алена, но стихотворение с еще большей силой донесло до меня смысл этого. Теперь для меня многое стало яснее: и почему ты никогда не сможешь жить с ними снова, и насколько сильно ты идентифицируешь свою жизнь с жизнью матери, ее борьба с отцом и…

Я не смог продолжить. Выражение растущего недоверия на лице Ирен резко остановило меня. Оно было похоже на выражение лица учителя, когда тот с удивлением видит какого-нибудь болвана, странным образом попавшего в его класс.

И вот наконец сквозь зубы Ирен прошипела:

– Фермер и его жена в стихотворении – это не мои отец и мать. Это мы – ты и я. – Она замолчала и через мгновение продолжила более мягким голосом: – То есть у них, конечно, могут быть черты моих родителей, но, по существу, фермер и его жена – это ты и я в этой комнате.