Мамонты

И вот однажды тетя Лиля стала рассказывать мне о том, как вместе с моим будущим дедом совершила восхождение на Альпы — эти горы были вблизи тех мест, где они обитали.

Я слушал ее с таким же увлечением, с каким она вела свой рассказ.

— А знаешь, Саня, — говорила она, оживляясь всё более, — у меня сохранилась реликвия того похода: альпеншток, с которым тогда мы взбирались на Альпы… где-то в чулане валяется… хочешь, я подарю тебе этот альпеншток?

— Спасибо, тетя Лиля, спасибо! — обрадовался я. — Хочу, конечно…

Ни у кого из мальчишек нашего двора — это я знал точно, — отродясь не было альпенштока. Тем более такого, что на самом деле побывал в Альпах.

Но она была уже очень стара и, наверное, позабыла о своем обещании.

А там, вскоре, началась война. И тетя Лиля умерла от голода в своем деревенском доме, в Мерефе, под немцами.

Я так и не знаю, куда подевался альпеншток, с которым мой дед Андрей и девушка по имени Лиза Скрыль восходили на Альпы.

А мой собственный сын — тоже Андрей, в честь прадеда, — когда подрос, и я уже писал об этом, — однажды спросил меня:

— Папа, а как он выглядел — твой отец, мой дед? Вот я ношу его фамилию, но даже не знаю, каким он был. Прадеда на фотке видел, а деда нет… Ну, хоть примерно, на кого, скажем, из киноактеров он был похож?

— На Алена Делона, — не колеблясь, ответил я.

Почему же я ответил именно так? Сработала подсознанка?

Ведь он вовсе и не был похож на Алена Делона.

Не больше, чем я.

Но и другие люди, знававшие моего отца, утверждали, что тогда — в декабре тридцать шестого или в январе тридцать седьмого, — действительно, был этот вызов в Москву, и было предложение выполнить секретное задание особой важности, на которое он ответил отказом.

Не хочу зацикливаться на одном-единственном предположении, тем более, что от него за версту несет киношкой.

Так что же это могло быть?

В материалах, к которым я имел доступ — в серо-зеленой папке расстрельного дела, — ответа на этот вопрос не нашлось. Да было бы странным, если б там и была разгадка: там больше загадок, нежели разгадок. Дела подобного рода остаются сугубой тайной до тех пор, покуда в них еще тлеет хотя бы искра политической актуальности. Либо пока к ним не иссякнет чей-то живой интерес.

И всё же?..

Перебрав варианты, я сделал вывод, что таких заданий могло быть три.

О первом уже говорилось в предыдущих главах этой книги.

Речь идет о похищении белогвардейских генералов Кутепова и Миллера. Одного из них, Кутепова, агенты советской разведки заманили в такси — буквально в центре Парижа, средь бела дня, — и увезли в Гавр, где погрузили на пароход, плывущий в Новороссийск. Однако до Новороссийска генерала не довезли, он умер от сердечного приступа уже в виду родных берегов…

Второго, Евгения Карловича Миллера, долго пасли в его собственном штабе, где установили подслушивающие устройства, а потом — чтобы слушать поближе, — доставили на Лубянку… Там и расстреляли.

Об этих дерзких операциях, не умолкая, шумела вся французская, вся европейская пресса.

И здесь тем более важно уточнить, что между похищением Кутепова и похищением Миллера был временной зазор в целых семь лет. Но газетный шум вокруг обеих сенсаций не умолкал так долго, что оба события уже воспринимались, как одно, как дубль.

О том свидетельствуют хотя бы строки из воспоминаний Тамары Финч: «…Мама ужасно боялась анархистов. Два генерала были похищены в Париже. Конечно, отец не имел ничего общего с этим делом, но...»

Пикантность скандалу добавляло участие в кознях советской агентуры еще одного белого генерала, Николая Скоблина, а также его жены, певицы Надежды Плевицкой по прозвищу «курский соловей»: вся русская эмиграция рыдала на ее концертах, слушая песню «Замело тебя снегом, Россия…»

Разоблаченный генерал Скоблин бежал — вроде бы, в Испанию, — и там, повидимому, был ликвидирован агентами Чека. А Плевицкая оказалась во французской тюрьме, там и умерла, уже в немецкой оккупации… Впрочем, ее участие в делах секретных служб многими берется под сомнение.

Мы не забыли также об обыске в парижской квартире Марины Цветаевой, о ее допросах в префектуре полиции после таинственного бегства — опять-таки в Испанию, — ее мужа, Сергея Эфрона.

Вот здесь, я думаю, и сокрыт ответ на вопрос: почему Рекемчук отверг свое участие в операции с генералами, если это, действительно, предлагалось ему.

Он не хотел, чтобы волна скандальной шпионской сенсации накрыла с головой, смыла и унесла в небытие людей, которые оставались ему дороги — Тамару, Анну…

Во-вторых, это могла быть сама Испания.

В этой книге, независимо от моих намерений и желаний, мне придется — просто подчиняясь ходу событий, следуя по пятам невыдуманных героев, — вновь и вновь, мысленно, а иногда и реально возвращаться на Иберийский полуостров.

В ту пору, о которой идет речь, Испания безраздельно владела умами и сердцами миллионов людей.

Там шла Гражданская война.