10 апреля 1812 года Алопеус пишет Александру, что король Виртембергский ни с того ни с сего вдруг послал к Леппиху целую комиссию, чтобы выяснить, на какие средства и для кого работает Леппих.
Изобретатель не растерялся и ответил, что строит машину для добывания денег: будет летать перед публикой и катать по воздуху желающих. А деньги на постройку ему ссудили под проценты знакомые купцы.
В компании было три профессора из Тюбингена, они тщательно обследовали сооружение Леппиха, чертежи аэростата и заявили: умоначертание машины столь пространно, что только практика покажет истинность задуманного. Рассмотрев уже готовое днище гондолы, профессора единодушно признали его очень совершенным.
Король выслушал доклад комиссии, вопросов не задавал и мнения своего не высказал. Но на следующий день Леппих был вызван к министру полиции, который заявил, что король повелевает Леппиху прекратить работу, отпустить мастеровых и в течение десяти дней покинуть королевство.
Тогда Алопеус, решив, что больше медлить нельзя, связался с князем Баратынским, находящимся в Мюнхене, и через него достал паспорты, с которыми Леппих и Иордан выехали в Радзвиллов, где их встретили и препроводили в Россию. Это предприятие обошлось Алопеусу в триста червонных. Он предупреждал, что изучил чертежи машины Леппиха, и хотя сам не силен в этой области знаний, но считает это дело заманчивым. Надо построить опытный корабль и проверить его на практике.
Леппих считал возможным создать аэростат, способный поднять в воздух экипаж в сорок человек и двенадцать тысяч фунтов груза, часть которого составят боевые ракеты. Леппих ожидает «особливо большого действия от ящиков, наполненных порохом, которые, будучи сброшены сверху, могут разрывом своим, упав на твердые тела, опрокинуть целые эскадроны».
В заключение Алопеус писал, что если проект не удастся, то все равно Александр I приобретет искусного механика. Алопеус предлагал учинить за Леппихом частный надзор только потому, что он увлечен своей идеей и по-детски откровенен. Он охотно рассказывает о своем изобретении всякому, кто поинтересуется.
27 мая 1812 года гражданский губернатор Москвы Николай Обресков отправил в Петербург на имя Александра I письмо, в котором докладывал, что ввез в Москву Леппиха под видом доктора Шмита и поручика Иордана под названием курляндца Фейхнера. Приискал место для производства работ в семи верстах от Москвы. На отпущенные 8000 рублей Леппих приобретает материалы. «Пребывание Леппиха и Иордана в Москве и перемещение в Подмосковную не обращает ничьего внимания, ниже любопытства, как о людях, никому здесь не знаемых».
7 июня 1812 года новый командующий в Москве князь В. Ф. Ростопчин направил Александру I донесение, где сообщал, что Леппих работает в семи верстах от Москвы за Калужской заставой.
Интересно отметить, что ни Ростопчин, ни губернатор Обресков даже в секретных письмах царю, не называли места, где поместился Леппих, по-видимому, опасаясь шпионажа.
8 этом же письме Ростопчин сообщил, что он распорядился прислать для Леппиха мастеровых: двух кузнецов и четырех слесарей из Петербурга, а не из Москвы, потому что так удобнее сохранить все дело в тайне и еще потому, что сооружение машины Леппиха требует тонкого мастерства и искусства, на что более способны корабельных дел мастера и мастеровые с Адмиралтейской верфи.
Далее Ростопчин писал, что, по требованию Леппиха, заказал изготовить 5000 аршин шелковой тафты особенного тканья. Подряд взял некий Кирияков. Он употребит все станки своей фабрики и обещает поставить товар через две недели.
Одна только тафта обойдется в 20 тысяч рублей, кроме того, необходимо затратить 50 тысяч рублей на купоросное масло (серную кислоту) и столько же на железные опилки для получения «водотворного гасу».
Далее Ростопчин сообщал, что с Леппихом он еще не встречался, но вскоре собирается это сделать. Письмо царю заканчивалось фразой:
«Для меня будет праздником знакомство с человеком, чье изобретение сделает бесполезным военное ремесло; избавит человеческий род от его дьявольского разрушителя [то есть Наполеона] и Вас сделает вершителем судеб царей и царств и благодетелем человечества».
Громыхнув прикладом тяжелого ружья о порог, в горницу вошел солдат и доложил капитану, что прибыл из Петербурга обоз с лесом, требуют открыть ворота, а велено никого не пускать.
Капитан сидел за столом в одной рубахе, ворот ее был расстегнут, виднелась влажная от пота шея. Капитан поморщился, потирая ладонью грудь, и бросил:
— Найди Федота или доктора Шмита. Сейчас выйду.
Он вытер мокрым полотенцем лицо, шею, снял с гвоздя мундир, надел его и, застегивая пуговицы, направился к выходу, сильно припадая на левую ногу.