«Мамонты» шагают в будущее

Поодаль, раскинув зонт, сидя на складном стуле под дождем, писал маслом этюд Илья Ефимович Репин. На тусклом фоне мокрой травы светлой переливающейся грудой вздымалась оболочка аэростата, над ней низко висело лохматое серое небо. Возле оболочки темнели нахохленные фигуры солдат.

Небольшой город был переполнен приезжими. Сюда собрались ученые не только из Москвы, Петербурга и других городов России, но и из многих городов Европы. Приехало также много любопытных, желающих подивиться на полное солнечное затмение, и разные богатые бездельники, которых тогда в России было немало.

СПОР ПЕРЕД СТАРТОМ

Утром по-прежнему нудно и противно моросил дождь. Аэростат уже висел в воздухе, чуть покачиваясь. По его поверхности от ветра пробегали волны, и Менделеев понял, что оболочка наполнена газом не полностью.

— Что ж, это не так страшно, — решил Дмитрий Иванович. — Оболочка отсырела, набухла. Поднявшись на высоту, шар обсохнет и, поскольку там давление меньше, газ в оболочке расширится и займет весь ее объем.

В рощах возле пустыря стояли экипажи, кареты, дрожки, брички, извозчичьи пролетки. Огромная толпа окружала аэростат. Кто не имел своего выезда и не мог нанять извозчика, провели всю ночь здесь на пустыре под дождем. Толпа была огромной еще и потому, что и те, кто приехал в Клин наблюдать солнечное затмение, утром убедились, что дождь не собирается утихать, и не оставалось ничего другого, как быть свидетелем подъема аэростата.

Дмитрию Ивановичу довольно долго пришлось продираться через толпу. Все время встречались петербургские и московские знакомые, и каждый стремился хотя бы немного поговорить со знаменитым профессором, отважившимся на воздушный полет.

В мокром, отяжелевшем от дождя плаще с откинутым капюшоном, с усталым, осунувшимся лицом, поручик Кованько, увидев Менделеева, стал продираться к нему. Поздоровавшись, он сообщил, что кислота кончилась, аэростат полностью не заполнен и его подъемная сила уменьшилась пудов до восьми.

Дмитрий Иванович заглянул в гондолу аэростата. На дне ее стояли ящики с приборами и табуретка. Ее Менделеев решил взять, ожидая, что в воздухе будет качка, как на море. Кованько заметил, что много раз поднимался в воздух и никакой качки не замечал. Возле корзины на траве лежал якорь и гайдроп — тяжелый толстый канат, который при спуске аэростата свешивается вниз и, постепенно ложась на землю, плавно уменьшает вес аэростата, смягчает приземление.

Но вот Менделеев и Кованько залезли в корзину и отдали удерживающие аэростат концы.

Шар не тронулся с места.

И тогда, ни секунды не думая, Дмитрий Иванович заявил, что полетит один. Разгорелся торопливый спор. Поручик доказывал, что он, как командир, не имеет права отпускать в воздух одного пассажира. Это все равно, что капитан судна отправит корабль с людьми в море, а сам останется на берегу. Это преступление против долга и совести. Кроме того, профессор не умеет управлять аэростатом.

— Править неизвестной лошадью по мне труднее, чем аэростатом! — кричал в ответ Дмитрий Иванович, потом, вспомнив, перегнулся через борт корзины и спросил, не было ли телеграммы о погоде.

Ему ответили, что телеграмма была, но ничего обнадеживающего в ней не сообщалось. Менделеев снова повернулся к поручику.

— О нас, ученых, думают, что нам, как щедринским генералам, мужик нужен, иначе у нас все из рук валится, — гремел Менделеев. — Нет. Мы, естествоиспытатели, должны непременно владеть практикой. Да-да, и не возражайте!

— Но поймите мое положение, Дмитрий Иванович! — взмолился поручик.

Менделеев его перебил:

— Поймите мое, Александр Михайлович. От того, что вы полетите, ничего не изменится. Вы не готовы к наблюдениям. Если полечу я, то привезу ценные науке данные. Я подготовился для измерений, а вы нет.

Дмитрию Ивановичу казалось, что он слышит все нарастающий стук своих карманных часов, безвозвратно отсчитывающих секунды.

Вдруг плечи поручика Кованько опустились, он словно машинально вылез из кабины, лицо его было пепельно-серым. Сойдя на землю, он снял фуражку и приказал отдать удерживающие аэростат концы.

Рядом на траву с жалобным треском упала выброшенная Менделеевым из корзины табуретка. Аэростат оторвался от земли и медленно направился к тучам. Волны криков и рукоплесканий неслись ему вслед.

На площадке с непокрытой головой застыла фигура поручика. Он понимал, что пошел на такой риск, на какой никогда больше в жизни не решится. Привычным взглядом он следил за аэростатом. Поднимаясь все выше и выше, шар начал вращаться. Что ж, это обычно. Придать аэростату идеальную форму невозможно, за счет небольшой выпуклости с одного бока под воздействием встречного потока воздуха шар начинает вращаться как при подъеме, так и при спуске.

Аэростат исчез в туче, словно его и не было. Вокруг бесновалась толпа, и поручик каждой клеткой своего тела чувствовал ярость бросаемых на него взглядов.