Мамонты

Но нельзя было вернуться и туда, откуда его послали, не выполнив задания, с пустыми руками. Ведь в его послужном списке уже был такой грех, случившийся, кстати, здесь же, в Праге, когда он не выполнил данного ему поручения…

«… При таком положении, — объяснял он в своем отчете, — я считал, что моя поездка в Бессарабию бесцельна, — я не смог бы не только работать, но с места попал бы за решетку. Решив не ехать в Бессарабию, но всё же желая хоть что-то сделать в этом направлении, я склонил к работе для нас студента-бессарабца, моего приятеля по газете, Маркуса Шмеркеса, который, будучи „чистым“, мог ехать в Бессарабию. Условившись со Шмеркесом о технической стороне работы и снабдив его 50 долларами из имевшихся у меня денег, я его отправил в Аккерман…»

Вот тут он допустил просчет, который мог обойтись ему дороже, нежели возвращение с пустыми руками.

Он не имел права на вербовку случайного человека, даже если и доверял ему лично.

Вербовка бедного студента, готового пуститься в любую авантюру при виде полусотенной зеленой бумажки, имела еще и тот изъян, что там, на месте, в Аккермане, кто-нибудь мог предложить ему еще полета тех же зеленых, и он опять не устоял бы перед соблазном…

Да так оно, похоже, и случилось, когда бедный Шмеркес достиг Аккермана и прямехонько угодил в Сигуранцу. Еле выпутался. Но какой ценой?

Допущенная ошибка оказалась не единственной.

Уже засветившись среди своих земляков в Праге, он предположил, что обратный путь через Варшаву — где тоже требовались визы, где пришлось бы предъявлять шпионский паспорт на чужую фамилию, где вообще с особой строгостью относились к людям, следующим из России и в Россию, — что там могут возникнуть недоразумения роковые.

Не забудем, что он был еще новичком в хладнокровной шпионской профессии.

Его осенила блестящая идея: вернуться восвояси через Париж, где его прекрасно знали в советском консульстве, где все проблемы с получением виз отпадали. А там — безопасное и приятное повторение уже знакомого вояжа, путешествие на пароходе Марсель-Новороссийск, скажем, на той же «Ионии».

Этот план таил в себе еще и то очевидное преимущество, что оставлял возможность — помимо советского консульства, — заглянуть в Клиши, свидеться там с обожаемой дочерью Макой, которая теперь учится в балетной школе, поговорить о ее успехах с Анной…

Он поехал в Париж.

Париж всегда Париж

В тот день, 26 ноября 1985 года, в Москве разразился небывалый снегопад.

Я еле добрался до Шереметьева, а там узнал, что все прилеты и вылеты отменены. Но мне повезло: у меня оказался билет на транзитный рейс Токио-Москва-Париж. В самолете было полным-полно японцев, одни летели по делам, другие развлекаться. «Аэрофлот» решил держать марку. Какая-то ревучая машина сдула с крыльев пласты снега, мы разбежались и взлетели…

А через три с половиной часа приземлились в Руасси.

Уже сгущались сумерки. В лобовом стекле автомобиля, в свете фонарей Больших Бульваров я увидел зеленые листья деревьев, кудрявые шпалеры кустов, клочки газона — это поражало взгляд после белой замети московских улиц.

И я перестал тужить по поводу того, что угодил с этой поездкой в самый несезон.

Крылатая фраза «Париж — всегда Париж» имеет, вероятно, и тот смысл, что он хорош в любое время года.

Утром отправился на бульвар Ланн, в новое здание советского посольства.

Со мной беседовал секретарь посольства Александр Николаевич Аристов. Добро пожаловать, с чем приехали?

Чтоб не разводить турусы на колесах, я показал ему то, с чем приехал. Фотоснимок, запечатлевший павильон Советского Союза на Всемирной выставке в Париже 1937 года, с мухинской статуей «Рабочий и колхозница» на головной башне, а напротив — как в поединке — глыба павильона нацистской Германии, Третьего Рейха, с орлом и свастикой на верхотуре.

Не такой уж редкостью был этот снимок, но секретарь посольства видел его впервые и, кажется, был поражен.

— Это где же? А-а, Трокадеро, ну да, вон там, за мостом, Эйфелева башня… Неужели они вот так и стояли? Просто не верится… какое-то пророчество… — бормотал он. — Вы посидите, пожалуйста, здесь, а я сбегаю — покажу начальству… Надо же!

Начальство тоже заинтересовалось привезенной фотографией.

Причина моего появления в Париже была сочтена уважительной.

И, в порядке исключения (везенье продолжалось!), мне предложили перебраться из гостиницы «Режин де Пасси», где я остановился, в апартаменты посольского двора на бульваре Ланн.

Мы договорились с Аристовым, что вечером погуляем вместе по городу.

Но позже он позвонил и сказал: