Man and Boy, или История с продолжением

А клиенты-уроды являются, к сожалению, неотъемлемой частью этой работы. Такой же, как, скажем, белый фартук и блокнотик. Мужчины, которые хотят поговорить с официанткой по душам, мужчины, которые настойчиво требуют номер ее телефона. Наконец, мужчины, которые никак не хотят оставить ее в покое. Большинство из них – полный отстой.

Это уроды со строек, из офисов, уроды в деловых костюмах, уроды, у которых джинсы даже по– настоящему не прикрывают задницу, уроды всех мастей. Одни считают, что они занятные, другим кажется, что они прямо-таки дар Божий, третьи полагают, что у них есть шанс только потому, что она каждый день приносит им тарелку супа.

Она обслуживала как раз таких уродов, когда я зашел в кафе и присел за столик в глубине зала. Один из них, по-видимому, урод бизнес-класса, а это еще хуже, чем урод с ближайшей стройки, хищно и недвусмысленно поглядывал на нее снизу вверх, а его не менее отвратительные товарищи (у всех костюмы в тонкую полоску, волосы намазаны гелем, а сами увешаны мобильными телефонами) восхищенно улыбались от его наглости;

– Как тебя зовут?

Она помотала головой:

– А вам-то зачем знать, как меня зовут?

– Я полагаю, это какое-нибудь типично южное имя. Пегги-Сью? Или Бекки-Лу?

– Разумеется, ничего похожего.

– Билли-Джо? Мэри-Бет?

– Послушайте, вы собираетесь заказывать или нет?

– Во сколько ты сегодня освобождаешься?

– Вы когда-нибудь встречались с официантками?

– Нет.

– Официантки освобождаются очень поздно.

– А тебе нравится работать официанткой? Тебе нравится, так сказать, осуществлять функции обслуживающего персонала в сфере общественного питания?

И тут все уроды, считавшие, что выглядят первоклассно, разговаривая ни о чем по мобильному телефону в переполненном кафе, вдруг громко расхохотались.

– Не смейтесь надо мной.

– Я над тобой не смеюсь.

Длинный рабочий день, паршивая зарплата. Вот что означает быть официанткой, И еще масса разных козлов вокруг. Но ладно, хватит о вас. – Она бросила меню на стол. – Подумайте вот над этим немножко.

Она ушла, а урод бизнес-класса покраснел и ухмыльнулся, стараясь проглотить оскорбление, глядя вслед удаляющейся официантке. Его товарищи– уроды смеялись, но уже не так громко и душевно, как прежде.

Она подошла ко мне. А я по-прежнему не знал, как ее зовут.

– Где твой мальчик сегодня?

– В детском саду. – Я протянул ей руку. – Гарри Сильвер.

Она секунду посмотрела на меня, а потом улыбнулась. Я в жизни не видел такой улыбки. Ее лицо озарило все вокруг. Оно буквально светилось.

– Сид Мейсон, – сказала она, пожав мне руку. Это было очень мягкое рукопожатие. Только мужчины, когда пожимают руку, пытаются заодно уж и переломать тебе кости. Только уроды-мужчины. – Рада с тобой познакомиться, Гарри.

– Сид? – переспросил я.

– Совершенно верно. Как Сид Шарисс. Ты ведь наверняка даже не слышал о Сид Шарисс, правда?

– Она танцевала с Фредом Астером в Париже в «Шелковых чулках». У нее была такая же прическа, как у тебя сейчас. Как она называется?

– Стрижка по-китайски.

– По-китайски? Сид Шарисс… Я знаю, кто она такая. Она, по-моему, была самой красивой женщиной в мире.

– Да, о Сид можно так сказать. – Видимо, я сумел произвести на нее впечатление. – А моя мама буквально с ума сходила по всем этим старым фильмам.

Мне сразу же представилась картинка из ее детства. Вот она десятилетняя сидит перед телевизором в какой-то маленькой квартирке, кондиционер включен на полную мощность, а у ее мамы слезы наворачиваются на глаза при виде того, как Фред кружит Сид на Левом берегу. Ничего удивительного, что она выросла настоящим романтиком. Нет ничего удивительного и в том, что она последовала в Лондон за каким-то уродом.

– Рассказать тебе о наших фирменных блюдах? – предложила она.

Она была такая славная, что мне захотелось поговорить с ней о Хьюстоне и старых мюзиклах и обо всем, что у нее произошло с тем мужчиной, который привез ее в Лондон. Но вместо этого я тупо уставился в свои макароны и заткнулся. Уже надолго.

Я просто не хотел, чтобы кто-то из нас начал думать, что я всего лишь очередной урод.

* * *

Джина уехала, и все же она по-прежнему присутствовала везде. Дом был полон компакт-дисков, которые я в жизни не стал бы слушать. В основном это была сентиментальная музыка о потерянной и вновь найденной любви. Здесь же оставались ее книги, которые я лично в жизни не стал бы читать – о женщинах, пытающихся найти себя в мире, полном испорченных мужчин. И, конечно, я постоянно натыкался на вещи, которые никогда не стал бы носить. Я имею в виду огромное количество изящного нижнего белья.

И еще в нашем доме чувствовалась большая любовь к Японии. Куча книг о Японии. Все классические тексты, которые она заставила меня прочесть: «Черный дождь», «Розовый самурай», «Босоногий Ген», «Шелк и солома» и, разумеется, старенький потрепанный экземпляр «Снежной страны». Единственное, что мне удалось прочитать. Она тогда еще сказала, что я обязательно должен его одолеть, если вообще хочу хоть что-то понять.

Это были вещи Джины, и мое сердце разрывалось каждый раз при одном их виде.