— Конечно, — ответил я, не зная, как дать ей понять, что ему не нравится, когда к нему приходят, что ему трудно справляться с собственной болью, не говоря уже о том, чтобы быть свидетелем чужой. Но я не мог сказать об этом Джине, иначе она решила бы, что ею пренебрегают.
— Пэт с ним увидится?
Я глубоко вдохнул.
— Пэт хочет к нему прийти. Но папа сейчас слишком плох. Если будет какое-нибудь улучшение, тогда, может быть. Но именно сейчас это слишком сильно расстроит их обоих.
— Что ты ему сказал?
— Дедушка болен. Очень болен. Как объяснить пятилетнему ребенку, что дедушка, который считает его центром вселенной, умирает? Как это сделать? Я не знаю.
— Нам нужно поговорить о Пэте, — сказала Джина. — Я понимаю, что сейчас не лучший момент, и мне искренне жаль, что с твоим отцом случилось такое. Но ты должен знать, что я хочу забрать Пэта, и как можно скорее.
— Ты хочешь забрать Пэта?!
— Да. Только не нужно повторять то, о чем мы уже спорили, ладно? Я не увожу его из страны. Я снова живу в Лондоне. Мы с Ричардом присматриваем квартиру в этом районе. Пэту даже не придется переходить в другую школу.
— А как поживает старина Ричард, черт бы его побрал?
— Нормально.
— По-прежнему не спит со своей женой?
— Более того. Он уже окончательно разведен. Его жена вернулась в Штаты. Я понимаю, может показаться, что мы чересчур спешим, но мы решили пожениться.
— Когда?
— Как только получим развод.
Я засмеялся:
— Вы поженитесь, как только получите развод? Нот оно — величие любви!
Мы с Джиной еще даже не начинали разговора о разводе. Мы подробно обсудили наш разрыв, но об официальной части и не заикались.
— Гарри, прошу тебя, — сказала она, и в ее голосе послышались ледяные нотки, — не становись жестоким.
Я многозначительно покачал головой:
— Ты думаешь, что можешь просто вернуться в пашу жизнь и начать все с того же момента, на котором бросила? Ты думаешь, что можешь забрать Пэта обратно просто потому, что азиатское экономическое чудо оказалось не таким уж чудесным и перспективным?
— У нас был уговор, — напомнила она, разозлившись. — Ты всегда знал, что Пэт будет жить со мной. Останься я в Токио или вернись сюда, я в любом случае намеревалась взять его к себе. С какой стати ты решил, что у тебя есть право оставить его у себя?
Потому что он счастлив со мной. И потому, что я могу вырастить его. Я могу. Поначалу было непросто, но я научился, понятно? И теперь все замечательно. И он счастлив там, где он сейчас живет. Ему не нужно привыкать к какому-то мужику, какому-то гребаному мужику, которого ты подцепила в дешевом ресторане.
Ее рот перекосило от злости, такой я ее еще не видел.
— Я люблю Ричарда, — сказала она. — И я хочу, чтобы Пэт рос со мной.
— Они не принадлежат нам. Наши дети не принадлежат нам, Джина.
— Ты прав, наши дети нам не принадлежат. Но мой адвокат докажет, что, при прочих равных, ребенок должен остаться с матерью.
Я встал и швырнул на стол несколько монет.
— А мой адвокат докажет, что вы с Ричардом можете убираться к чертовой матери, — разгорячился я. — И мой адвокат — как только у меня появится адвокат — также докажет, что ребенок должен остаться с тем из родителей, кто лучше сможет его вырастить. То есть со мной.
— Я не хочу ненавидеть тебя, Гарри. Не заставляй меня ненавидеть тебя.
— Я и не хочу, чтобы ты меня ненавидела. Но как же ты не понимаешь, что произошло? Я научился быть настоящим отцом. Ты не можешь просто так явиться и отобрать у меня это.
— Невероятно! — возмутилась она. — Ты сидишь с ним всего пару месяцев и думаешь, что можешь занять мое место?
— Четыре месяца, — поправил я. — И я не стараюсь занять твое место. Я нашел свое собственное место.
Сид взглянула на меня и сразу же предложила поехать в город поужинать. Я не был голоден, но слишком устал, чтобы спорить. К тому же мне нужно было кое о чем ее спросить.
Я поцеловал Пэта и оставил их с Пегги смотреть «Покахонтас». Бианка мрачно слонялась по кухне, беспрестанно жуя «Джуси Фрут», поскольку ей не разрешалось курить в квартире.
— На моей машине или на твоей? — спросила Сид.
— На моей, — ответил я, и она повезла меня в маленький индийский ресторан между Аппер-стрит и Ливерпул-роуд. Скотч, склеивавший изрезанную крышу «Эм-Джи-Эф», высох, растрескался и начал рваться, поэтому крыша хлопала, как паруса корабля при смене ветра.
Вид еды вызвал во мне отвращение, и я без энтузиазма ковырял вилкой куриное филе, чувствуя, что мое внимание начинает рассеиваться.
— Ешь то, что хочешь, милый. Только то, что тебе хочется. Но постарайся хоть что-нибудь съесть, хорошо? — попросила Сид.
Я кивнул, благодарно улыбнувшись этой невероятной женщине, которая потеряла отца, когда ей было в два раза меньше, чем мне, и чуть не спросил се сразу же, но подумал, что лучше придерживаться плана и спросить под конец вечера. Да, лучше всего придерживаться плана.
— Совсем не обязательно сегодня смотреть фильм, если ты не хочешь, — сказала она. — Это неважно. Мы можем заняться тем, чем ты хочешь. Можем просто поговорить. Или совсем ничего не делать. Не обязательно даже разговаривать.