Манадзуру

Когда долго перебираешь всевозможную теплую и легкую одежду, руки становятся шершавыми. Неторопливо поднимаясь с колен, мы переносили вещи к коробкам. Затем, снова садясь на корточки, укладывали их туда. И тут же доставали на свет новую партию одежды. Каждый раз, когда ткани соприкасались друг с другом, доносился еле различимый звук. Две женщины, старая и стареющая, кружили среди разложенных вокруг тряпок. Вытаскивая кончиками пальцев скрепки, мы одну за другой сняли бумажные бирки с одежды, полученной в прошлом году из химчистки. Затем поменяли устилавшую внутренность платяного шкафа бумагу, старую мы свернули и выбросили. Аккуратно разгладили свежую и сложили на неё стопочкой вещи.

Во время ревизии каждый раз появляется что-то ненужное. Про некоторые вещи думаешь, что они больше не пригодятся, уже складывая их в коробки. Про некоторые понимаешь: «Всё, этому пришёл свой срок» только после того, как снова извлечешь их на свет. Что-то из этого мы резали на тряпки для уборки пыли. Одежду, которая еще могла послужить, отдавали детям родственников. Какие-то вещи просто выбрасывали. От громоздких вещей мы избавлялись, предварительно срезав с них пуговицы.

Сидя на полу, мы вдвоем с мамой орудовали ножницами. Я — большими японскими. А мама — серебристыми европейскими. Сделав неосторожное движение, я поранила средний палец. На нем сразу набухла алая капля крови, но тут же лопнула и растеклась. Я сунула порезанный палец в рот и принялась сосать ранку. Мама поднялась и принесла мне пластырь. Немного подержав палец вверх, пока не остановилась кровь, я стала заклеивать порез. Обмотав палец клейкой лентой, я слегка сжала его, чтобы пластырь лучше приклеился. От разбросанной вокруг ткани исходил какой-то особенный запах.

— Пахнет не нафталином, а чем-то залежавшимся в закрытом пространстве. Не сырой, а какой-то затхлый запах, — произнесла мама и закрыла глаза. Принюхиваясь, она несколько раз глубоко втянула носом воздух.

Женщина со мной заговорила. Женщина, которая преследовала меня в Манадзуру. В последнее время я часто пыталась завести с ней разговор, но она сама почти никогда не обращалась ко мне первой.

— Тебе пора собираться в дорогу, — проговорила женщина.

— Собираться? — переспросила я. Глаза женщины сильно скосились к носу, должно быть, оттого что заговорить со мной ей стоило немалых усилий. Её зрачки застыли, запав к центру лица так, будто бы она сама изо всех сил свела их к переносице. Только спустя некоторое время её взгляд обрел должное направление. «Слава богу», — с облегчением подумала я, потому что разговаривать с косящей на оба глаза женщиной было неприятно.

— Ты же поедешь? — довольно отчетливо спросила она. Так бойко она говорила редко.

— Куда?

— В Манадзуру.

Я так и думала.

— Там что-то есть? — спросила я.

— В июле уходит паром. Он поплывет через море далеко-далеко, — продолжила женщина. Обычно парящая в воздухе, сейчас она стояла на одной высоте со мной. Со стороны, наверное, это походило на болтовню соседок.

— Рэй был в Манадзуру? — выпытывала я.

— Ну-у-у, — прозвучал туманный ответ, как и всегда, если речь заходила о Рэе. Возможно, она просто притворяется, что ничего не знает о нём, — подумала я.

Было видно, что женщине не терпится договорить что-то о корабле.

— ….на корабле …там ждет …принесёт, — бессвязно бормотала она. Временами её голос затихал, словно под порывами сильного ветра.

— Ты будешь на корабле? — спросила я, глаза женщины опять сошлись к переносице.

— Нет, я не сяду на корабль. Ведь он плывет в … не хочу.

— Послушай, паром отправляется в 21:00? — спросила я. Ответа не последовало. После того как глаза женщины опять скосились к носу, понимать её речь становилось все труднее. Налетали порывы ветра. Ветер не был иллюзией, он дул на самом деле.

— Поедешь? — последнее, что изрекла женщина, перед тем как испариться. Должно быть, ветер унёс её с собой.

— Ехать или нет? — задала я вопрос самой себе. Не имея ни малейшего представления о том, когда и из какого порта отправляется этот паром, я всё-таки решилась ехать. В июле в Манадзуру.

— Известно, что в Манадзуру добывали обсидиан, — сообщил Сэйдзи.

— Откуда ты знаешь?

— Да так, почитал на досуге. Это место, похоже, не дает тебе покоя, и я стал думать о нем. В эпоху Дзёмон люди использовали обсидиан для изготовления оружия и украшений. Тогда он считался ценной породой. Разве вы не учили это в младшей школе?

— Я забыла, — пролепетала я, Сэйдзи засмеялся. Картина, где он изучает книги, думая обо мне, даже когда меня нет рядом, показалась мне странной. А ведь когда-то мысль о том, что он не может принадлежать только мне, даже сердила меня. Но всё меняется. Чувства и отношения тоже. Теперь Сэйдзи стремился сблизиться со мной. Но чем ближе он становился, тем сильнее мне хотелось отдалиться от него. Или же, наоборот, быть к нему настолько близко, насколько это возможно. Я не желала ни того, ни другого. Самое лучшее — оставить все, как есть.

— Давай поедем вместе. В Манадзуру? — предложил Сэйдзи.

— Как насчет июля?