Манагер

Я достал из вещмешка узел и выставил его на стол. Рила поморщилась — узел был грязным, в крови и каких-то потеках, он же был сделан из рубахи. Пожав плечами в ответ на ее недовольство и улыбнувшись, я развязал концы узла, и на столе оказалась небольшая груда монет вперемешку с драгоценностями.

Я не особо разбирался в камешках — для меня они все на одно лицо, отличие только в том, что одни прозрачные, бесцветные, другие зеленые, третьи красные, четвертые желтые… и так далее. Чтобы знать толк в камнях, нужно быть или специалистом-ювелиром, или носить их каждый день, покупать, хранить… У нас в семье из драгоценностей были только дедушкины золотые часы да обручальные кольца папы и мамы. Вероятно, как и у большинства обычных российских семей…

Рила покопалась в кучке, отделила драгоценности от монет, осмотрела их и вынесла свой вердикт:

— Много стоят.

Я фыркнул со смеху:

— Ну, ты даешь! Вот это определение! Я и без тебя знаю, что много! Что, более точной цены нет?

— Нет, а что ты хотел? Чтобы дочь купца тебе тут же сделала точную оценку всех камней и работы мастеров-резчиков? — возмутилась Рила. — Вот эти прозрачные стоят дороже, они редкие, зеленые тоже, видишь, они не в дерево, а в кость вделаны — эту кость привозят с севера Арзума, издалека, она твердая, резать ее сложно. Применяют только для дорогих изделий. То, что в дереве, — вот эти желтоватые и фиолетовые камешки — более дешевые поделки, они в ароматном дереве гаура, это более простонародное. Это что, все, что тебе досталось в качестве трофеев от банды Заркуна?

— Ну уж конечно, не от грабежа одиноких прохожих, — съязвил я, — само собой, от банды!

— Ну чего ты злишься, я правда не знаю им цену, — заморгала Рила. — Возьми несколько вещей да сходи к ювелиру, только не к одному — там их не меньше десятка у рынка сидят. Вот там цену и узнаешь. Монет сколько здесь?

— Не считал. На взгляд — тысяча, наверное.

— Нет, тысячи полторы, это точно! — опытным глазом окинула кучку Рила. — Тут уж я разбираюсь.

Мы взялись пересчитывать мои сокровища, и оказалось — точно, там было тысяча пятьсот семьдесят три монеты.

— Рила, скажи, а сколько стоит хорошая красивая рабыня?

Девушка сощурила глаза и подозрительно спросила:

— Это еще тебе зачем? Собрался наложницу купить? Меня, что ли, мало? Вот вы, мужики, какие кобели!

— Ну чего дурью маешься! — рассердился я. — Все одно на уме! Для дела спрашиваю!

— Какого такого дела?! — не успокаивалась Рила. — У вас, мужиков, одни дела — залезть на какую-нибудь бабу!

— Дура! Я хочу узнать, смогу ли я выкупить Аргану или нет!

Рила сразу успокоилась:

— Так бы и сказал, а то — «рабыню хорошенькую хочу».

— Тьфу! Не говорил я так! Вот бабье вредное! Все перевернут! Так получится у меня выкупить за эти деньги и драгоценности Аргану, если что?!

Рила погрустнела и молча помотала головой:

— Нет. Насколько я знаю, нет. Женщины-акома на рынке очень редки и считаются этаким «деликатесом». Кроме того, есть поверье, что если мужчины регулярно совокупляются с женщиной-акома, то молодеют. — Она поставила ладони, как бы защищаясь. — Я знаю, что это вранье, что это досужие байки, но вот — что слышала, то и говорю! Женщин-акома давно бы переловили, если бы не боялись ваших воинов — они славятся силой и ловкостью. Кстати, есть еще поверье, — она ухмыльнулась, — что мужчины вашего племени также приносят молодость женщинам, с которым переспали! Так-то вот.

— Это не потому ли ты на меня запала? — ухмыльнулся я. — А то все — любовь, любовь…

— Дурак ты! — Рила явно обиделась и отвернулась к стене, потом не выдержала и прыснула со смеху: — Конечно! Надо же помолодеть! Ну и любовь — тоже.

Мы с ней посмеялись. Бесспорно, она шутила. Я бы почувствовал фальшь — все-таки не первый день на свете живу. А может, и не почувствовал бы?..

После атмосферы прохладного каменного дома было тяжко окунаться во влажную жару портового города. Сегодня было очень тихо, и обычный полуденный ветерок, разгонявший дневной зной, почему-то решил взять отпуск и отлежаться в глубине джунглей.

Я шагал по улице вверх, к рынку, стараясь держаться в тени огромных деревьев, на которых висели плоды в виде небольших гроздей — что-то вроде аналога нашего тутовника. Воровато оглянувшись, я подпрыгнул, сорвал одну гроздь и тут же засунул ее в рот, как будто кто-то мог ее отнять. Мне стало смешно от своих хулиганских действий, и на миг я почувствовал себя маленьким мальчишкой, шагающим по улице где-нибудь в Крыму или Одессе.

Впрочем, эти заблуждения тут же развеял патруль, грозно прошагавший посередине улицы. Стражники так зорко оглядывали прохожих, как будто обвиняли их в различных преступлениях, самым незначительным из которых было отцеубийство и изнасилование трупов девственниц.

Патрульные равнодушными взглядами скользнули по мне — я изобразил, что они мне глубоко безразличны — и, не замедляя шага и глядя вперед стеклянно-надменными глазами, пошли дальше. Лишнее внимание мне было ни к чему, особенно тогда, когда моя боеспособность слегка снизилась из-за ранения.