Манарага

В Швейцарии я почитываю регулярно. Но все-таки не так часто, как хочется. Во все времена эта страна стояла особняком к Европе. Войны и потрясения ее не касались. Гитлер не стал ее завоевывать – берег покой гномов, восседающих на злате мира. Как восседали, так и сидят. Мда, Швейцария не так проста, какой представляется в красивых рекламных голограммах. Талибан быстро обломал об нее свои желтые зубы: нанятые гномами пакистанские крылатые легионеры вышибли моджахедов с горных перевалов. Старое швейцарское золото, как всегда, сделало свое дело, чтобы сохранить себя…

Платят швейцарские клиенты хорошо. Из русской литературы здесь предпочитают Толстого. Век XX гномов вообще не интересует.

Но сегодня я буду читать не по-русски. Сегодня – черная работа. Такое случается. Сбой расписания и потери вынудили взяться за черняшку. В критических ситуациях я не гнушаюсь закусить черным хлебом. Этот заказ мне сбросила Кухня, он висел у нее давно, немцы и швейцарцы от него отказались. Взял, потому что от Баварии это рукой подать.

Такси въезжает в горную деревню Лёйкербад, еще покрытую снежком. Который спокойно тает под весенним солнцем. Расплачиваюсь, выхожу из такси. Ручейки текут по дороге.

Направляюсь к фуникулеру, покупаю билет, смешиваюсь с негустой толпой горнолыжников. Сезон на исходе, их уже немного. Я одет как старомодный турист – зимняя куртка, теплые штаны, обычные, не самоходные горные ботинки, палки для ходьбы, шерстяная шапка, темные очки, рюкзачок с пристегнутым термосом.

Фуникулер поднимает меня на плато. Здесь – лыжная трасса, ресторан. Я отделяюсь от горнолыжников и иду по протоптанной тропинке. Свежий горный ветер дует мне в лицо. Я иду против ветра, против солнца. Удаляюсь от людей. Прогулочная тропинка ведет к небольшому замерзшему озерку. Но блоха шепчет мне, что надо свернуть вправо и подниматься выше по склону. Так и делаю. Склон крут. Поднимаюсь выше, втыкая палки в крепкий, слежавшийся наст. Сердце начинает колотиться. Не могу сказать, что я плохо тренирован: пляска перед жаровней – дело энергозатратное. Раз в неделю стараюсь где-нибудь поплавать или покрутить педали. Но – одышка, одышка. Останавливаюсь, опершись на палки, смотрю вниз. Там катаются горнолыжники. Идиллия…

Отдышавшись, поднимаюсь выше, стараясь экономить силы. Блоха ведет меня своим нежным голосом. Подростком я любил мастурбировать, представляя себя на приеме у полной, грудастой врачихи в белом халате, с таким же нежным, вкрадчивым голосом:

– А теперь, молодой человек, снимите трусики, ложитесь навзничь и закройте глаза.

Снег громко хрустит под моими красными ботинками. Он слежался и стал крепким, как живородящий пенопласт. Дышится все тяжелее, а склону не видать конца.

– Сколько еще? – спрашиваю блоху.

– До цели 338 шагов, мой господин.

– Черт! Что ж ты раньше молчала?!

– Как всегда, я берегу ваше эмоциональное равновесие. Вам же известно, что оно гораздо важнее физического.

– Спущу в унитаз!

– Всплеснусь, воскресну и вернусь.

У нас с зеленой блохой свои отношения. Мое ухо она уже основательно обжила….

Задыхаясь, делаю три сотни шагов. Склон внезапно обрывается вершиной. Взбираюсь на вершину, сдвигаю темные очки на лоб, опираюсь на палки и дышу, дышу из последних сил. Здесь небольшая площадка с обветренным, слоистым снегом, сверкающим на солнце. С нее открывается обалденный вид на горы и долину с деревней. Неприлично красиво…

Синяя блоха:

– Безопасно.

Люблю это простое, добротное слово.

Отдышавшись, снимаю перчатки, сую в карманы. И произношу громко:

– Ewige Wiederkunft![6]

В пяти шагах от меня возникает серая пирамида, размером с деревенский дом. Подхожу ближе и произношу пароль на вход:

– Ewige Wiederkehr![7]

Стены пирамиды делаются прозрачными, я вижу человека внутри. Вхожу в пирамиду. Голый могучий зооморф сидит за прозрачным столом и пишет на листе бумаги старомодной стеклянной ручкой со стальным пером, периодически макая это перо в… свою левую руку. На руке заметна ранка.

Молча снимаю горную одежду, достаю из рюкзака поварскую. Переоблачаюсь. Интерьер пирамиды – торжество аскетического минимализма. Здесь все прозрачно. Даже приготовленная для меня маленькая жаровня стоит на трех прозрачных ножках.

Хозяин пирамиды встает из-за стола, подходит ко мне, стуча копытами по прозрачному полу. Роскошный гигант с лисьим лицом. Он выше меня на две головы, идеально сложен, живая статуя. Его большие желтые глаза смотрят внимательно. Солнечные лучи скользят по рельефам великолепных мышц, покрытых тончайшей золотистой шерстью. Гигант протягивает мне лист грубой, толстой бумаги с неровными краями, исписанный порывистым, тесным кровавым почерком. Это я никогда не смогу прочесть сам, синяя блоха сканирует, мгновенно превращая кровавую рукопись в печатные немецкие буквы: