Манаус

Как только начало темнеть, в поселке послышались крики несчастной Клаудии. Четверо человек держали ее за руки и за ноги, а остальные, большинство из работающих на плантации: белые, черные и индейцы, надругались над распятой женщиной один за другим.

Крики слышались чуть дольше получаса, а затем сменились стонами, звучавшими непрерывно, и стоны эти были еще ужаснее, еще пронзительнее, чем сами крики. Словно какое-то несчастное животное мучили самым безжалостным образом, не позволяя ей, тем не менее, умереть.

Развлечения ради Кармело Сьерра присутствовал при этом в самом начале и даже подбадривал и подзадоривал некоторых из своих людей, но потом происходящее наскучило ему, и интерес к этому варварскому спектаклю постепенно угас.

Говард, «Гринго», укрылся в хижине, лежал в своем гамаке и изо всех сил старался не обращать внимание на происходящее, понимая, что стоит ему сделать хоть малейший шаг в сторону Клаудии, чтобы помочь ей, то головорезы «Аргентинца» незамедлительно всадят ему в грудь три пули, потому что с того самого времени, как они были вместе в Манаусе, Клаудия была обречена.

Аркимедесу настолько было омерзительно происходящее в лагере, что он содрогался от всех этих криков и стонов и, не выдержав, скрылся в своем любимом месте, под большой хижиной, выходившей одной стороной на берег, и откуда можно было видеть широкую излучину реки, по которой он надеялся в один прекрасный день вернуться на свободу.

Месяц поднялся над вершинами деревьев в ночном небе, набегавшие облака изредка скрывали его, но когда он появлялся вновь, то узкая, светящаяся дорожка вытягивалась на поверхности воды и «Северянину» нравилось смотреть на нее. Чернокожая служанка Клаудии прошла рядом, не заметив его, словно тень, с видом растерянным и смущенным, и ему стало жалко ту добрую женщину, без сомнения переживающую за свою несчастную хозяйку. Но особенно впечатлило его как те женщины, что обитали в лагере – опустившиеся проститутки, дегенератки, от которых никогда ничего хорошего не приходилось ожидать, восприняли изнасилование Клаудии, и первый раз за все время, проведенное на плантациях, он видел их в таком угнетенном состоянии, молчаливых, словно испуганных от того, что происходило там, внутри хижины.

Потом к нему присоединился Висенте Контимано, он уселся рядом. Ему тоже нравилось смотреть на реку с этого места. Судя по всему, он поучаствовал в том развлечении.

Аркимедес промолчал, но Висенте неожиданно сам начал говорить и сознался:

– Все бы отдал сейчас, чтобы не принимать в этом участие, «Северянин». Похоже, это самое грязное, что я совершил за всю свою жизнь и начинаю думать, что я и в самом деле заслуживаю того, чтобы провести остаток жизни здесь. А эта свинья, Сьерра, еще и смеялся над бедной девчонкой, будто ему все это доставляло удовольствие.

Аркимедес продолжал молчать.

Контимано решил уйти, поднялся с земли и удалился к реке, погруженный в свои мысли, по той же тропинке, по которой ушла и служанка.

«Северянин» остался один, в тени хижины, и тут послышались голоса и смех, кто-то направлялся сюда. Кармело Сьерра, похоже уставший от этого представления, возвращался в большую хижину, за ним следовали охранники и управляющий плантацией Жоао.

Инстинктивно Аркимедес отодвинулся глубже в тень, группа прошла прямо перед ним, но его присутствия не заметили, и они начали подниматься по ступеням внутрь хижины. Зажгли свечу, и из своего укрытия сквозь щели в сплетенных из тростника стенах Аркимедес мог видеть ноги тех, кто находился внутри. Он даже подумал, что с этого места мог бы запросто проткнуть длинным мачете «Аргентинца», сидящего в гамаке, почти над самой его головой, и никто из его телохранителей, двое из которых стояли на страже возле двери, не смогли бы помешать ему.

Собравшиеся наверху смеялись и комментировали детали изнасилования.

Открыли бутылку, и Аркимедес услышал, как разливают по стаканам.

Среди прочих голосов властно и ясно прозвучал голос Сьерры:

– Хочу, чтобы это повторилось, хотя и сомневаюсь, что она выдержит продолжение. Чтобы все, до последнего индейца, попользовались ею, все, за исключением «Гринго».

– Трудновато будет не допустить этого, – ответил другой голос, Аркимедес узнал Жоао.

– Я лично приказываю тебе проследить за этим, – властно сказал Сьерра. – Я не хочу, чтобы эта рыжая свинья даже коснулся ее.

Жоао недовольно пробормотал:

– Я не могу отправить своих людей следить за тем, чтобы «Гринго» и эта шлюха не начали встречаться где-нибудь в лесу, – но, помолчав немного, добавил: – За исключением разве что…

Воцарилась пауза. Наконец Сьерра не выдержал.

– За исключением чего?.. Продолжай, давай, говори, коль начал.

В ответ Жоао рассмеялся.

– За исключением того, что мы лишим «Гринго» основной причины, из-за которой он может видеться с ней. Где-то валяется доска с дырой посередине, а в реке водится полно голодный пираний.

Теперь уже смеялся «Аргентинец», смеялся громко, нагло, скандально.

– И как же мне это самому не пришло в голову? Совсем позабыл про это. И сколько же времени мы не проделывали такого?