Маньчжурская принцесса

Когда они подошли к дежурному спросить ключи, молодой человек в шляпе, красиво надетой на золотистые кудрявые волосы, стоявший поодаль, облокотившись на стойку, сорвал ее с себя и бросился к Орхидее:

– Вы – мадам Бланшар? Извините меня, я из газеты «Ле Матен» и хотел бы спросить вас... – Больше он не успел сказать ни слова: Антуан в три прыжка подскочил к нему, схватил за руку и увлек за цветочник с зелеными растениями.

– Не может быть и речи надоедать ей, Лартиг. Оставь ее в покое. Ей и так пришлось тяжело!

– Ты шутишь! А что мне скажет мой главный редактор, как ты думаешь? Ты даешь себе отчет? Прекрасная и таинственная китайская принцесса...

– Маньчжурская...

– Пожалуйста, пусть так. Я начинаю снова... Прекрасная и загадочная маньчжурская принцесса убивает мужа, затем бежит, затем...

– Кто тебе указал на отель «Континенталь»?

– Эта часть моего маленького секрета.

– Раз ты так хорошо осведомлен, то должен знать, что комиссар Ланжевен убежден в ее невиновности, впрочем, он только что об этом сказал! И оставил ее на свободе!

Робер Лартиг улыбнулся, что придало его круглой ангельской физиономии, с не менее круглыми голубыми глазами, еще более наивный вид. Эта наружность простака приносила ему, впрочем, немало успеха у людей простодушных и доверчивых, так как, будучи пройдохой и, как никто, коварным, он был ярым охотником за новостями, и некоторые из его репортажей составили ему довольно лестную репутацию.

– Это правда! Я тоже это знаю, – величаво заявил он. – И я не собираюсь задавать ядовитых вопросов.

– Твои вопросы всегда ядовиты, когда ты чуешь добычу. Послушай, давай договоримся. Я предлагаю сделку.

– Какую? – недоверчиво спросил журналист.

– Сегодня вечером ты обедаешь со мной, и я скажу тебе все, что знаю, и все, что смогу сказать нового. У тебя будет эксклюзивное интервью.

– До этого момента все идет хорошо... но есть одно «но», не так ли?

– Ты попытаешься держать на расстоянии твоих назойливых собратьев. Это ты тоже хорошо умеешь делать: сообщи им какую-нибудь хорошую информашку, которая отправила бы их подальше отсюда! Например, в Каркасон...

– Почему не в Китай?.. Хорошо, это мне подходит! Сделка заключена! Я буду у тебя в семь часов!

– Превосходно, я пойду к дамам, меня пригласили на завтрак.

Когда Антуан вошел в апартаменты обеих дам, окна которых выходили на улицу Риволи и Кастильоне, ему показалось, что он переступил порог иного мира. Несмотря на шедший на улице снег, по-зимнему покрывший сад Тюильри, здесь было тепло. Огонь пылал в камине, вазы были наполнены цветами, придав праздничный вид и еще большую роскошь номеру с деревянной облицовкой стен и расписанному золотом потолку.

Мадам Лекур наблюдала в это время за официантом, накрывавшим на стол у камина, поглядывая в поданное им меню. Она предложила Антуану сесть, объявив, что Орхидея переодевается, и предложила выпить бокал шампанского.

– Не принято, конечно, пить до обеда, но когда я чувствую себя подавленной или разбитой, то не раз замечала, что оно мне идет на пользу.

– Я готов следовать за вами, – улыбнулся художник, пытаясь понять, почему на лице этой совершенно незнакомой женщины, случайно встреченной молодой вдовой в поезде, видны следы слез.

– Похоже, что эта церемония была для вас большим испытанием?

Она бросила на него быстрый взгляд и отпила глоток:

– И вы интересуетесь, почему? После нашей последней... несколько бурной встречи я о вас узнала многое. Я знаю, что вы человек чести, и чтобы ответить на все ваши вопросы, которые я читаю в ваших глазах, я думаю, что смогу доверить вам то, что Орхидея уже знает. Конечно, вы должны дать слово... без этого вы будете продолжать задаваться вопросами, что я делаю рядом с ней и топтаться в одном месте в поисках ответа. Вы даете мне честное слово?

– Даю, – серьезно ответил Антуан, по тону старой дамы догадавшийся, что речь пойдет о чем-то очень серьезном.

Он не подумал скрывать свое удавление, когда она пересказала ему все, предшествующее рождению Эдуарда.

Многое стало теперь ему понятным, начиная с непреклонного отношения мадам Бланшар к женитьбе сына. Теперь она должна испытывать облегчение оттого, что тот, кто ничего для нее не значил, удалился навсегда. Семейное состояние перейдет теперь целиком ее настоящему сыну, и только ему одному...

– Почему до сих пор вы ничего никогда не говорили? – спросил он наконец.

– Жизнь моего сына шла по плану, который казался мне хорошим, спокойным и взвешенным. Ни за что на свете я не согласилась бы внести в него волнения и огорчения.