Мандолина капитана Корелли

– Ну, вот, – произнес он, отирая лоб рукавом. Она была взволнована, хотелось подпрыгнуть и сделать пируэт. Но она лишь сказала:

– Я просто не понимаю, почему такой артист, как вы, опустился до того, чтобы стать военным.

Он нахмурился.

– Не думайте о военных плохо. У военных есть матери, знаете ли, и большинство из нас, в конце концов, становятся фермерами и рыбаками, как и прочие.

– Я хочу сказать, что для вас – это пустая трата времени, только и всего.

– Конечно, это пустая трата времени. – Он поднялся и взглянул на часы. – Карло сейчас должен приехать. Ну, пойду уложу Антонию.

Приподняв бровь, он посмотрел на нее.

– Между прочим, синьорина, я не мог не заметить, что у вас в кармане фартука пистолет.

Сердце у Пелагии упало, она почувствовала, что дрожит. Но капитан продолжил:

– Мне понятно, почему вы считаете нужным иметь его, и вообще-то, я этого вовсе не видел. Но вы должны сознавать, что случится, если его увидит кто-то другой. Особенно немец. Просто будьте поосмотрительнее.

Она умоляюще взглянула на него, а он улыбнулся, коснулся ее плеча, постучал себя пальцем по носу и подмигнул.

Когда он ушел, Пелагии пришло в голову, что они уже сто раз могли отравить капитана, если бы хотели. Можно было получить экстракт аконита из трав, набрать болиголова или вызвать остановку сердца с помощью дигиталиса, и власти никогда бы не узнали, отчего он умер. Ее рука скользнула в карман фартука, и она привычным движением, которое тренировала сотни раз, обхватила пальцем спусковой крючок. Взвесила пистолет в руке. Хорошо, что капитан дал ей понять: он и сам понимает, как ей необходимо чувство безопасности, уверенности в себе и неподчиненности, которое придает оружие. И нельзя отравить музыканта, даже итальянца; это так же отвратительно, как измазать дерьмом надгробие священника.

Вечером и сам доктор потребовал концерта; они с Пелагией вышли во двор перед домом, и пока капитан расправлял на столе ноты, подсвечивали ему, а потом прижали верхний край листка фонарем, чтобы его не унесло ветерком. Капитан торжественно уселся и начал постукивать плектром по накладке на деке.

Доктор недоуменно приподнял брови. Казалось, это стук продолжается уже очень долго. Возможно, капитан старался задать ритм. А может быть, это одно из тех произведений на половинных нотах, о которых доктор был наслышан: они целиком состоят из пронзительных писков и скрипов без всякой мелодии, – но, возможно, это интродукция. Он посмотрел на Пелагию, и та, поймав его взгляд, непонимающе пожала плечами. Корелли все постукивал. Доктор впился взглядом в лицо капитана – тот был глубоко сосредоточен. Доктор знал, что в подобных непостижимых художественных ситуациях у него всегда неизбежно начинает чесаться задница. Он поерзал и потерял терпение.

– Извините, молодой человек, но что, скажите на милость, вы делаете? Это не совсем то, чего я ожидал из рассказов моей дочери.

– Черт! – воскликнул капитан, совершенно выбитый из сосредоточенности. – Я только что собрался играть!

– Что ж, я бы сказал, давно пора уже! Да что ж такое вы делали-то? Что это такое? Какая-нибудь ужасная современная пустышка под названием «Две консервные банки, морковка и мертвая шлюха»?

Корелли обиделся и заговорил высокомерно и презрительно:

– Я играю один из концертов Гуммеля для мандолины. Первые сорок пять с половиной тактов – для оркестра, «аллегро модерато э грациозо». Вы должны вообразить оркестр. Теперь мне придется начать всё с самого начала.

Доктор свирепо уставился на него.

– Черт меня побери, если я буду сидеть и снова слушать этот стук, и черт меня возьми, если я могу вообразить оркестр! Просто сыграйте свою партию!

Капитан ответил ему свирепым взглядом: он был явно убежден, что доктор – законченный мещанин.

– Если я так поступлю, – сказал он, – я собьюсь и не буду знать, когда мне вступить. В концертном зале это было бы провалом.

Доктор вскочил и замахал руками, словно стараясь охватить и оливу, и козленка, и дом, и ночное небо над головой.

– Дамы и господа! – заорал он. – Приношу извинения за срыв концерта! – Он обернулся к Корелли. – Это что – концертный зал? Мои глаза обманывают меня или здесь нет никакого оркестра? Могу я увидеть хоть один тромбон? Хоть самую маленькую, завалящую скрипку? А где, умоляю, дирижер, где члены королевской семьи, увешанные драгоценностями?

Капитан вздохнул, отказываясь продолжать. Пелагия сочувственно взглянула на него, а доктор прибавил:

– И вот еще что. Пока вы тут настукивали и представляли свой оркестр, у вас на физиономии одно идиотское выражение сменялось другим. Как же мы можем сосредоточиться, видя перед собой подобную галерею?

28. Освобождение масс (1)

Отведя войска из Северной Африки, немцы разместили свой региональный оперативный центр на Пелопоннесе. Это означало, что Мандрасу с небольшой группой боевиков пришлось двинуться через Коринфский пролив в Румели.