На него напала икота, и он икал, надолго закрывая глаза под большим спутанным чубом, и длинные ноги у него иногда непроизвольно подгибались, а потом он, собравшись с силами, размахнулся, как дирижёр, бутылка выскользнула и, изменив направление полёта, врезалась в стену немного повыше головы Кошмара и разорвалась, как граната, и с ног до головы забрызгала Кошмара и Мини.
На этом, однако, развлечения Тиража не закончились. Пока Кошмар, наливаясь кровью, не уступающей густотой цвета муссу, и оценивая масштабы ущерба, медленно приподнимался вместе с Мини на коленях, внушительных размеров кувшин, описав плавную дугу, буднично треснул его по лбу, и Кошмар испустил дикий вопль, смахнул разом Мини с колен и пустился за длинноногим Тиражом, который мигом сумел оценить изменившуюся обстановку и спрыгнул со стола.
Он увёртывался от тучного Кошмара с прытью, которую трудно было ожидать от его долговязой фигуры.
Всем было интересно, чем эта остросюжетная шумиха закончится, но Тираж обманул ожидания, выскочил в окно.
Кошмар, задыхаясь, остановился у целого зеркала и стал разглядывать голову. Мини, сплошь забрызганная, ходила туда-сюда, как пёстрый попугай на жёрдочке.
Тираж мечтал стать почтальоном.
Больше ничего интересного не намечалось, и я направился наверх. Рацион, вероятно, так затянул пояс, что разбросал все вещи по дому на радость компании городских бездельников, внезапно решившей навести порядок.
Я шёл по коридору и вдруг заметил, что кто-то неслышно крадётся за мной следом. Не сбавляя шага, я свернул в спальню.
Не успел я оказаться у окна, как, обернувшись, увидел, что в дверях стоит Каприз и смотрит на меня через пространство комнаты.
- Ты что здесь делаешь? - вкрадчиво спросила она.
- Я? Ничего...
Каприз засмеялась. Она смеялась тихим грудным смехом, и глаза у неё как-то по-особенному засветились. Она посмотрела на дверь и, подумав, заперла ее.
В разворошенной спальне больше никого не было.
Каприз медленно приблизилась. Я, не раздумывая, обнял ее. Это вышло у меня не совсем ловко, но Каприз обнадеживающе улыбнулась, повела плечом, прошептав "Молодец... хвалю..." Кто-то протопал по коридору, и я сжал ее крепче. Каприз закрыла глаза и подставила губы. Я тут же скрутил ей руки, зажав ладонью рот. Каприз, ошеломленная, даже не сопротивлялась, приняв это, вероятно, за проявление страсти, а потом было поздно: я усыпил ее и подошел к двери, прислушиваясь.
Я вытащил ее в пустой коридор, чтобы вся честная компания, уходя, не забыла ее, и по лестнице поднялся на чердак.
На небе горели яркие крупные звезды. Ветер с залива не усиливался и не ослабевал, он был ровным, казалось, что все пространство перемещается с места на место.
Лагуна с пунктуальным Витамином уже ждали меня. Собравшись, мы тронулись.
Вокруг были сплошные крыши. Наконец-то показалась луна, огромная. Стало светло, как днем.
Мы заглянули в одно окно. Манжета нового рациона Тюфяк взялся за гирю, уперев руку в бок.
Мнимый силач не в состоянии был даже показать, что ему не приподнять вес, а если бы и осуществил задуманное, то мог бы быть придавленным им.
В соседнем окне другой затворник Офис, с постным вытянутым землистым лицом, прохаживался по своему крошечному чердачному флигелю, взъерошивая волосы корявыми руками. Мечты бесповоротно завладели им.
Усевшись за стол, он, предварительно растопырив до предела конечности в разные стороны, плавно, изящно зашевелил восковыми пальцами, как какой-нибудь спрут щупальцами.
В школе метод Абсурд поначалу всех поощрял одинаково, и за многими закрепилась слава поэтов, спортсменов, музыкантов и полиглотов. Лагуна, при полном отсутствии слуха, вообще - овладел арфой. Временно. Затем метод все же разделил учеников, но как-то странно, стал уделять внимание только безнадежно отстающим.
Все школьное племя, пользовавшееся расположением метода, обреталось здесь, гурьбой, каждый в своей ячейке. Все оптимисты соблюдали режим.
У всех грандиозные планы. Чтобы не стать лишними, все всерьёз стремятся достичь общепринятого материального успеха любой ценой в непредсказуемой борьбе за существование, в бессмысленной жизненной гонке.
Офис продолжил в полном одиночестве с упоением вырабатывать страховидные каракули вместо своего обычного образцового каллиграфического почерка, надеясь когда-нибудь поразить ими всех, но пока фокус не удавался.
Пришелец метил на место канцелярии в архиве, в чем ему неизменно отказывали по причине его изначальной полной непригодности к этому деликатному занятию, за что он и получил свое прозвище - от обратного. А может, за сущность офисную, это у него было не отнять.
Он, свирепо булькая, будто с полным ртом воды, принялся за напыщенную, с классическими ораторскими паузами, декламацию, и мы, больше не выдерживая, отступили, давясь смехом, не дожидаясь триумфа.
- Ох-хо! - Лагуна, вытянув физиономию еще сильнее, чем сам Офис, отер выступившие непритворные слезы, последовательно, поворачивая голову.
- Одного видел - больше смотреть не надо. Кушать подано.