После опроса всех пленных из четвертого флота, у нас остались трое: немецкий диверсант в нашей форме и двое из экипажа сбитого майором Архипенко разведчика, один из них был у нас, а другой сейчас находился в нашем медвзводе под охраной. Сейчас мы в полном составе, уже полтора часа своими мозгами штурмовали все добытые данные, чтобы качественно и быстро провести допрос этой тройки.
Выйдя на перекур, заметил, что в нашу сторону идет незнакомый старший лейтенант из курсантской батареи. Подойдя ближе, офицер спросил:
— Здравия желаю, не подскажите, мне нужен капитан ЧервонИй!
— Слушаю Вас!
— Старший лейтенант Усов, командир фотограмметрического взвода. По приказу подполковника Едрихина, произведена дешифровка снимков, сделанных сбитым разведчиком.
— Подробнее!
— Нужна карта.
— Юрченко, дай карту!
Младший сержант буквально через несколько секунд, откинув брезентовый полог, протянул карту.
Передав ее Усову, я стал ждать. Старший лейтенант неторопливо расстелил карту, рядом разложил фотографии и тихим, спокойным голосом начал доклад:
— Немцы вели воздушную разведку в этом квадрате… — он обвел карандашом область на поданной ему карте, — как видно из отснятого материала, они засекли выдвижение наших сил, до двух артиллерийских полков, один из них зенитный. Артиллеристы совершают марш по дороге Владимир-Волынский — Луцк, в направлении на Владимир-Волынский. Количество орудий — сто двадцать. Кроме непосредственно артиллерийских подразделений, в колонне совершают марш подразделения обеспечения. Я предполагаю, что это саперы, не менее батальона, связисты, тоже до батальона и другие части. Предполагаю, что это артиллерийская бригада двухполкового состава.
— А почему не два отдельных полка?
— Полевые и зенитные орудия в колонне смешаны. Дивизион полевых, за ним дивизион зениток. Если бы это были отдельные полки, порядок маршевой колонны был бы другой.
— Это все лейтенант?
— Нет.
— Что еще?
— На пленке, были обнаружены кадры, с очень интересной информацией.
— Какой?
— Судя по номерам кадров, съемка была произведена до съемки нашей колонны. Из этого, мной сделан вывод о том, что экипаж производил фотосъемку собственных войск. Произведя привязку снятой местности к карте, нами определен район, где происходит развертывание немецких войск — это район местечка Черников.
— Вы уверены? С такой информацией лететь на территорию занятую противником… По меньшей мере очень, очень странно…
— Абсолютно товарищ капитан. На фотографиях ясно видно, что на нашем берегу происходит сосредоточение более ста танков противника. Предполагаю, что в самое ближайшее время немцы нанесут удар этой массой танков южнее города Владимир-Волынский.
— Почему не через город?
— Думаю в город они не полезут, там удобно уничтожать технику, кинул связку гранат, бутылку с зажигательной смесью, и того…
— Значит, считаешь не полезут через город?
— Нет!
— Добро, у тебя нет лишних снимков немецких танков?
— Есть один, первый, не совсем удачный.
— Отлично, для моего дела сойдет! А ты, немедленно, к Едрихину! Доложи о сосредоточении танков!
— Был уже, его нет — на передовом НП…
— Тогда к НШ! Порядка не знаешь?
— Был у него, приказал доложить вам…
— Ешкин кот!!! — И повернувшись в сторону палатки, позвал: — Юрченко!
— Я, товарищ капитан!
— Давай сюда, последнего недопрошенного! Срочно сержант!!!
— Летчика, товарищ капитан?
— Его!
Вскоре к палатке, Юрченко вместе с караулом привел захваченного в плен немецкого летчика. Он был высок и сух, как хвощ, но лицо было симпатично, и сразу располагало к себе. На нем был изорванный и прожженный в нескольких местах комбинезон с блестящей застежкой-«молнией» на груди. Заложив руки за спину, он остановился у входа в палатку и осмотрелся неторопливо, спокойно и даже нагло, высоко подняв растрепанный белокурый чуб. Его вид говорил: как вы тут себя ведете? Не нарушаете дисциплину? Все в порядке? Казалось, его нисколько не смущало, что он попал в плен. Он так презирал всех, кого видел у палатки, что не испытывал перед нами страха.
Меня настолько поразила его наглость и самоуверенность, что невольно вырвалось:
— Ты что же, сволочь, а? Что смотришь так?
Услышав что в его присутствии говорят, он слегка приподнял голову, губы его тронула едва приметная презрительная улыбка. Видно он ожидал, что я буду брызгать слюной, мои глаза нальются кровью и злобой, я застучу бешено стиснув кулаки. А меня накрыло таким равнодушием, пришлось даже как-то через силу заставить себя задать первый вопрос, хотя для себя сразу решил, что с этим «комерадом» ни чего не выйдет. Интересно, а кто будет приводить в исполнение, мысленно задал сам себе вопрос, а вслух произнес:
— Как фамилия? Говори! Ну?
Пленный посмотрел на меня с еще большей дерзостью.
— Молчишь? Молчишь?
Еще с минуту я рассматривал немца, но тот в ответ лишь снова трогал губы презрительной улыбкой и изредка, легонько покачивал растрепанным чубом. Он не испытывал никакого страха.
— С-сволочь, делает вид, что не понимает!
Неожиданно Юрченко вышел вперед и спросил: — Разрешите мне?
— Ну, валяй!