Маневры памяти (сборник)

И еще… Так сказать, в виде контрапункта. Потому что, если говорить не о караулящем твой просчет враге, не о диверсии как продукте запоздалого мщения, не об упреждающем ударе, продиктованном стратегической перестраховкой, – то наряду с перечнем догадок на тему «чьих рук дело?» и «ради чего?», наряду со всеми рассуждениями и вариантами стратегических схем нельзя не увидеть варианта ответа и еще одного, само собой напрашивающегося. Ответ этот в естественной логике поддержания реальной боеспособности своего, то есть нашего, флота. А логика эта – жесткая, если не беспощадная. И, следуя этой логике, сохранять в качестве главной боевой единицы целого флота корабль безнадежно устаревший, к тому же еще пожирающий в огромных дозах все виды ресурсов – нелепость. Великолепный с виду, грандиозно представительный, поражающий воображение деталями роскошного капитанского салона, – бывший «Джулио Чезаре», линкор-монстр, устаревший еще тогда, когда в 1915-м, стоя на стапелях, готовился к спуску, к своему сорокалетию в боевом отношении стал просто нелеп. Нелепость эта – была стратегической. Делаем выводы, дорогой читатель.

Итак, чего ожидая… (тут автор рукописи, чтобы все читатели это услышали, можно сказать, не говорит, а кричит: это не сегодня, не вчера и даже не позавчера! Это было шестьдесят лет назад!), итак, чего ожидая и что именно имея в виду – во имя какой необходимости (62 года назад, ночью 29 октября 1955 года) командующий Черноморским флотом вице-адмирал В. А. Пархоменко держал в строю на палубе все более кренящегося линкора эти сотни людей? Оценивая растущую опасность гибели корабля, к Пархоменко дважды обращался командующий эскадрой контр-адмирал Н. И. Никольский с предложением разрешить их эвакуацию, но оба раза получал категорический отказ. Хотя по меньшей мере за полчаса, если не за час, до рокового момента уже было совершенно ясно, что ни малейшего влияния на приближающуюся с каждой минутой катастрофу ни эти люди, да и никакие другие уже оказать не смогут… Между взрывом и той минутой, когда медленно, но все более кренящийся на правый борт линкор вдруг неожиданно опрокинулся, но уже через борт левый, прошло 2 часа 44 минуты. И остававшихся на палубе людей, часть которых из-за аварийного крена, не удержавшись, уже скатывалась к бортовым леерам, все продолжали держать в строю… И они посыпались – кто откуда, кто с пятиметровой высоты, а кто и двадцатиметровой. И в воде многих уже сразу накрыло…

Сейчас, когда с того дня уже прошло больше полувека, финал этот представляется уже не просто гибелью очередного корабля. Его можно рассматривать и как логический этап перевооружения. Этап, охраняемый огромным багажом закрытых обстоятельств, именами людей, которые, возможно, мы никогда не узнаем, этап, отягощенный жертвами. Но разве только у нас так бывает? Вспомним, например, рассуждения некоторых военных аналитиков о причинах того, почему Рузвельт, уже уведомленный о том, что армада японских бомбардировщиков взяла курс на юг, почему-то медлил с принятием решения об оповещении командования флота, базирующегося на Гавайях. Так это или иначе, но именно последовавшая трагедия Пирл-Харбора разбудила дремлющую Америку. Хрущевское время – это ведь не только кукуруза и обещания перегнать Америку.

Мысль о том, что горькая потеря иногда бывает гораздо действенней и результативней легкой победы – мысль не новая. И продолжать считать состарившийся еще на стапелях сорокалетний итальянский линкор единицей стратегической было уже явной нелепостью.

Эра броненосцев, дредноутов, линкоров – заканчивалась.

И тут же – так бывает только в реальной жизни, когда вдруг то, что ты, как тебе кажется, уже настолько отчетливо все понял и так со всеми разумными доводами согласился – это логичное, осмысленное представление о событии или явлении переворачивается, да еще и с ног на голову. Так, совсем недавно я узнал, что уже несколько лет как знаком с Ириной Клейнер, дочерью командира «Новороссийска», поскольку они с мужем дружны с той семьей, что особенно близка и мне (Вилинбаховы), но о «Новороссийске» как-то просто не заходила речь. Понятно, узнав такое, я уже не мог не начать задавать вопросы. И Ирина рассказала о том, что не могло не поразить девочку-подростка на огромном боевом корабле, командиром которого был ее отец. И красное дерево катера, на котором девочку доставляли на борт, и роскошный капитанский салон, и ковровые дорожки, и, наконец, то торжество, когда ее принимали на борту этого корабля-дворца в пионеры… Такое и захочешь забыть, так не удастся.

Но рассказала и о том, и это уже глава другая, как ее отец, капитан первого ранга Александр Павлович Кухта, буквально накануне рокового для его корабля дня отбывший по «горящей» путевке на курорт в Хосту, был срочно и без объяснения причин вызван обратно в Севастополь. Возвращение заняло несколько часов, и когда за поворотом дороги в окне такси открылась севастопольская бухта, то вместо мачт и орудийных башен своего линкора командир увидел над водой лишь часть его днища.