Маневры памяти (сборник)

«Новое Русское Слово», 22 апреля 1994 г.

ОПЯТЬ О РАКЕТАХ, НО БОЛЬШЕ О КРИЗИСАХ

1 апреля НРСлово напечатало мой отзыв на публикацию в газете главы из мемуаров Сергея Хрущева, посвященной Карибскому кризису. 7 апреля было опубликовано письмо в редакцию, где этот отзыв подвергся критике Игоря Хотимского. Письмо г-на Хотимского невелико, но содержит некоторое количество пунктов, которые я не могу оставить без ответа. Вот главные из них:

– глава из книги С. Хрущева – замечательный исторический документ;

– приписывать сыну Н. С. Хрущева, специалисту-ракетчику, особую роль в планировании его отцом размещения ракет на Кубе – досужий вымысел М. Глинки;

– М. Глинка волен высказывать свое мнение о роли Никиты Хрущева в истории (что он и сделал), но это мнение может не совпадать с мнением миллионов людей, освобожденных из лагерей благодаря Н. Хрущеву.

В каком порядке эти пункты расположены в письме г-на Хотимского, в таком рассмотрим их и мы.

1) О квалификации главы из воспоминаний Сергея Хрущева как «замечательного исторического документа».

Подойдем к рассмотрению этой оценки сначала с несколько иной стороны. Интересно ли это читать? Да, несомненно. Интересно до такой степени, что интерес этот можно сравнить с тем, что охватит вас, когда вам в руки попадет история болезни близкого для вас человека. Ведь сообщения о сыпи, сбое пульса, помутнении сознания в этом случае приобретают для вас особенный и острый смысл. А когда в той же истории болезни вы прочтете, что, обнаружив симптомы злокачественной опухоли, главврач рекомендовал близкому вам человеку ехать на юг и побольше загорать, чтение становится и вообще захватывающим…

Да, читать про Карибский кризис интересно необычайно, потому что это про нас, вернее, про то, что с нами делали, где уж тут заскучать над страницей!

К тому же автора не обвинишь в том, что он не владеет материалом. Детали осуществления плана переброски ракет на Кубу, упомянутые в главе Хрущева, необыкновенно характерны и совершенно неопровержимы – их нельзя придумать, их могла генерировать только такая жизнь, которую нам организовало высшее партийное руководство, возглавлявшееся в описываемое время отцом Сергея Хрущева.

Вспомним, к примеру, как для особенной скрытности Главному штабу ВМФ было приказано передавать сверхсекретные радиограммы нашим подводным лодкам, собравшимся вокруг Кубы, в самое темное, самое неудобное для наблюдения вероятным противником время – от 12 до 2 часов ночи. Все было хорошо, кроме одного. В главном штабе ВМФ не знали, оказывается, что Земля вращается – и когда в Москве полночь, на Кубе, кто бы мог подумать? – четыре часа пополудни. Вследствие этого лодки всплывали для приема радиограмм средь бела дня на виду и, видимо, под веселый гогот всей американской эскадры. (Думаете, после этого полетел со своего поста главком ВМФ, организовавший такой Главный штаб? Как бы не так – получил звание Героя Советского Союза в мирное время, правда, несколько позже. Но у С. Хрущева об этом не сказано.)

Да, детали советской жизни, о которых можно узнать из книги С. Хрущева, потрясающи, и если г-н Хотимский пишет именно об этом аспекте книги, называя написанное С. Хрущевым «замечательным», то спора между нами нет, я согласен.

Сомнения есть по поводу двух других оценочных слов, которыми г-н Хотимский характеризует страницы С. Хрущева – «исторический» и «документ». Вот тут уж согласиться нельзя. Каким же эту главу можно назвать документом, да еще историческим, если автором не сделана даже попытка проанализировать истинные мотивы действий главного инициатора и героя тех событий? А события-то отнюдь не рядовые, они ведь чуть не привели планету к Апокалипсису.

Желание сына понятно – защитить покойного отца, попытаться объяснить его действия (в данном случае чудовищные) какими-то такими побуждениями, которые показали бы отца пленником высокого долга, долга не только человеческого, но и идейного, государственного, после чего уже снимается тема преступления, а появляется тема, которую можно назвать невозможностью предвидеть, или уж, в самом худшем случае, говорить о заблуждении – искреннем, по-человечески понятном, а потому и легко простимом. И с этой целью для трактовки мотивов, двигавших Хрущевым в 1962 году, использованы его сыном сейчас идеологические клише, от которых, да простят мне читатели резкие слова, несет плесенью обычного советского вранья. Ведь эти обкатанные на Старой площади формулировки о пролетарском интернационализме, защите молодой кубинской революции, обязательствах по отношению к народам, борющимся за независимость, – вся эта лапша, которую лопатами вешала на уши задуренному, лишенному памяти о прошлом и информации о происходящем советскому обывателю официальная пропаганда, нынче – через тридцать лет жизненного опыта и нескольких лет свободы слова в России – выглядит уже блюдом, которое не только ели, но и давно съели, и странно, что С. Хрущев, в свои шестьдесят лет, то есть в возрасте, когда все-таки, как ни говори, пора бы подсчитывать, что после себя оставляешь, позволяет себе эти наивные игры.

Что же касается того, какими были истинные силы, двигавшие Н. С. Хрущевым как в истории с пуганием Америки ракетами, так и в годы гораздо более ранние, то мы позволим себе вернуться к этому вопросу несколько позже.

2) Об особой роли С. Хрущева, специалиста-ракетчика в планировании его отцом размещения ракет на Кубе.

Признаться, я ничего тут г-ну Хотимскому не намерен доказывать. Абсолютная моя уверенность в том, что роль Сергея Хрущева в истории ракетной авантюры 1962 года выходит далеко за пределы, очерченные как будто его тогдашними должностью, возрастом, жизненным опытом, а также тем, что может быть названо нравственным правом, основывается, во-первых, на свидетельствах самого автора, рассыпанных по тексту главы (см., например, первый абзац в номере НРСлова за 5–6 марта), во-вторых, на знании советской жизни того времени и, наконец, на многолетнем, хотя, естественно, и опосредованном наблюдении за тем, как ставили, вернее, пытались ставить на крыло своих соколят кремлевские соколы. Можно вспомнить, как ничего не помешало стать генерал-лейтенантом модной тогда реактивной авиации молодому пропойце Василию Сталину, как ни с того ни с сего стал руководителем науки (входившей в моду отрасли госинтересов) сын Жданова, как в более поздние годы, уже окрашенные валютным заревом, замом министра внешней торговли становится неожиданно сын Брежнева, а Галина Брежнева, видимо, в компенсацию за то, что она – слабый пол и участвовать в валютной революции может лишь через Госцирк, Ювелирторг и правоохранительные органы, получает к своему пятидесятилетию орден Ленина из рук Громыко.

Но вернемся к предмету обсуждения. Семья Хрущевых, по общему мнению, вела себя по отношению к своим детям несколько более прилично, хотя, да простит мне г-н Хотимский, чем еще, кроме той же самой практики, он объяснит головокружительную карьеру журналиста Алексея Аджубея?

Сергей Хрущев в 1962 году, да и позже, был глубоко засекреченной фигурой, но время идет, вот он уже и публикует воспоминания о секретнейшей для своего же народа переброске ракет на Кубу, и публикует не где-нибудь, а в самих Штатах, и вот тут-то я бы и посоветовал г-ну Хотимскому, раз он знаком с С. Хрущевым, уговорить того написать еще несколько страниц о том, как в то время, когда его отец был главой СССР, около него, Сергея Хрущева, крутились люди, желавшие через него по самым разным причинам и мотивам «выйти» на его отца. Мы ведь не из Дании какой-нибудь сюда приехали, не из Ирландии, мы – из той страны, где к приезду высокого гостя за ночь высаживали вдоль набережной тридцатилетние деревья, где по пути следования машин с розовыми мигалками, которые везут какого-нибудь нового лучшего друга (то в бурнусе, то в халате, то с кольцом в носу), сдергивали с работы сотни тысяч людей, дабы они уже с утречка распределились вдоль проспектов километровыми толпами, чтобы приветствовать бумажными флажками очередного людоеда.

Попросите сына Никиты Хрущева, г-н Хотимский, вспомнить живые детали его поездки на Северный флот в 1962 году. Не припомнится ли ему странный цвет травы около одного из береговых штабов? Цвет был немного едким, не правда ли? Это к его приезду матросы красили пожухлую траву масляной краской, используя малярные валики.

А береговые камни по обе стороны того пирса, у которого стояла помянутая в главе плавбаза подводных лодок? Не бросилось ли ему в глаза, какие они черные и блестящие? Вот их красили уже не валиками, а швабрами, и использовали кузбасский лак, поскольку считалось, что встречать такого высокого гостя пейзажем с обгаженными чайками камнями недопустимо.

Не надо нам, г-н Хотимский, рассказывать о том, что там было, а чего там и быть не могло. Мы ведь оттуда сами, из страны кумовства, блата, малиновых затылков номенклатуры и телефонно-позвоночного права. Мы знаем ту жизнь и те нравы, и знаем, чего там, в той стране, в последние сорок лет вокруг сына первого лица государства не могло не быть. А не могло около него не быть подхалимства. При этом, раз в данном случае такой сын был ракетчиком, – то со стороны самых высоких чинов армии, генштаба, флота, не говоря уже о генеральных конструкторах и директорах. Вот написал бы С. Хрущев об этом, тем более что наверняка после октября 64-го года наглотался он и горьких пилюль, когда многие из тех, кто перед ним заискивал, вдруг потеряли к нему всякий интерес…

Утверждая, что С. Хрущев – активный участник событий, связанных с Кубинским кризисом, я имею в виду то, о чем уже упоминал в первом отзыве: Сергей Хрущев был, несомненно, тем прямым и, не исключено, главным проводом, по которому военно-промышленный комплекс домогался внимания первого лица государства и по которому к уху Никиты Сергеевича шла желательная для ВПК информация. Какая? Гадать тут нечего. Это доказательства того, что ВПК работает отлично, но готов работать еще лучше на пользу и в интересах страны, то есть его, Никиты Сергеевича. Значит, надо разворачивать, испытывать, наращивать. А мы знаем, что за испытаниями следовало. Следовали чины, ордена и премии. Огромными списками. Исключено, чтобы в этих списках пропускали имя Сергея Хрущева, вот тут бы, раз они знакомы лично, и поделиться бы своими сведениями г-ну Хотимскому, а то иначе о Ленинской премии сына Хрущева народу становится известным из довольно игривых источников (Л. Васильева, «Кремлевские жены»).

Кроме наград по персоналиям, ВПК всегда жаждал получить для свое го расширения деньги. А все это вместе – должности, внимание главы государства и деньги – это и есть власть. Других задач у ВПК не было и нет. Получить миллиарды и расширяться. А как живет тетка Маша, что подо Псковом ковыряет свой убогий огородишко всю жизнь в одном ватнике, военно-промышленному комплексу, изготавливающему межконтинентальную баллистическую (которая – красивая, оказывается, картинка – «окутана в предпусковом режиме каким-то живописнейшим туманом»), не интересно совершенно. А тетке Маше какое дело до этой ракеты, две заклепки из которой стоят столько, сколько тетка Маша за всю жизнь заработала? Да не знает о них тетка Маша ничего. Знает она только, что во время войны, в оккупации она лучше жила, чем через пятнадцать лет после войны. Правда, по радио уже второй год долдонят: «Партия торжественно заявляет: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме»…