Маньяк Фишер. История последнего расстрелянного в России убийцы

Ну и что страшного? Недолюбили, недохвалили и недообнимали в детстве, потом все выправится. Верно? Достаточно сходить на пару тренингов личностного роста, попадать на чьи-нибудь руки в рамках упражнения на доверие, и все переменится. К сожалению, это так не работает. Выраженное расстройство личности, давшее о себе знать в детстве, затрагивает моторные нейроны. Мы с рождения учимся понимать других людей, распознавать их мимику и жесты, реагировать в соответствии с тем, чего от нас ждут. На лице собеседника гнев – лучше уклониться от общения. Он улыбается – нужно улыбнуться в ответ. Идущий вам навстречу двинулся вправо – вы делаете шаг влево, чтобы не столкнуться. Мы считываем эти сигналы машинально, не обдумывая и не анализируя, потому что научились этому с детства. Если же человек не видит каждый день лица близких, не слышит обращенную к нему речь, эмоциональные реакции окружающих могут означать и то и другое, а их слова – вообще что-то третье. Моторные нейроны при этом тормозят и буксуют: понимать и видеть сигналы других людей оказывается невыполнимой задачей. Так рождаются неловкость и неуклюжесть, непонимание намеков, подтекста, сарказма и еще тысяч других сложных структур, благодаря которым происходит полноценное общение. Конечно, можно всему научиться и все скомпенсировать – при должном уровне мотивации, самоотверженности и героизма, разумеется. Но зачем? Вспомните, как тот, кто не умеет плавать, ведет себя на пляже. Сидит на берегу и наблюдает. Возможно, он отважится подойти к воде и помочить ноги. Но не дай бог его окатит большой волной. Это будет фобия на всю жизнь. Человек отбежит на сто метров. Найдутся и те, кто все же решится войти в воду и хотя бы попытается плыть по-собачьи. Вот только в воде сотни других людей, которые могут начать тонуть, увлекая за собой оказавшихся рядом пловцов. А вдруг начнется шторм и волна накроет с головой? Как поступит не умеющий плавать? Он поспешит на берег в поисках места, с которого видно воду, но куда брызги не долетают, постарается не жить, но наблюдать. Именно так выглядит коммуникация для человека с этим видом психопатии. Сережа отчаянно желал быть принятым в обществе, найти друзей и даже врагов, обрести настоящую жизнь, но всякий раз, когда он пытался это сделать, его накрывало волной.

2 Как он это сделал?

1965 г., Москва

Шестилетнего Сережу Головкина в детском саду считали отстающим в развитии ребенком. Он неплохо справлялся с заданиями на интеллект, но совершенно не умел работать в команде, так и не завел друзей и часто болел. Более того, мальчик то и дело мочился в штаны, из-за чего в детском саду стали требовать давать ему с собой сменную одежду. Воспитательницы были уверены, что Сережа пока не готов к школе. Однако отец, похоже, вознамерился воспитать из сына сверхчеловека, а Лариса, маленькая, невзрачная женщина с отрешенным взглядом, кажется, совсем не интересовалась жизнью ребенка. Она всегда выслушивала все, что ей говорили о Сереже, тяжело вздыхала и начинала пересказывать медицинскую карту, в которой были представлены практически все известные заболевания детского возраста. Затем Лариса благодарила воспитателей и забирала ребенка домой. Впрочем, самым примечательным было то, что мальчик больше не радовался приходу родителей. Когда мать появлялась в дверях игровой комнаты с притворной улыбкой на губах, он с преувеличенным интересом продолжал собирать конструктор.

В тот вечер Лариса с сыном вернулись домой как раз в тот момент, когда отец семейства уже допил бутылку водки, приготовленную женой с утра, и благополучно храпел на продавленной тахте. Такое теперь случалось примерно раз в два-три месяца. Александр Головкин принадлежал к числу тихих алкоголиков, которые никому, кроме домочадцев, проблем не доставляют. Лариса выдохнула с облегчением, увидев мужа мирно спящим в комнате, и отправилась на кухню, чтобы накормить сына ужином. Как и всегда в таких случаях, она включила радио, и по кухне разлился мерно журчащий поток не вполне понятных ребенку слов. Женщина наполнила тарелки едой, а потом пошла в коридор, взяла позорный мешок с вещами из детсада, бросила укоризненный взгляд на сына и принялась за стирку. Сережа страшился этих материнских взглядов сильнее, чем любой физической расправы, но чем больше он их боялся, тем чаще Ларисе возвращали испачканные вещи.

Вечером мать постелила сыну вместо простыни клеенку. В детском саду тоже так делали, и это воспринималось как высшая форма унижения.

– Теперь всегда так спать будешь, надоело стирать белье по три раза в неделю, – с плохо скрываемым раздражением сообщила она.

Сергей залез под одеяло и уткнулся лицом в подушку. Клеенка неприятно шуршала под ним.