Маньяк Гуревич

Он представил, как входит в больницу, где жена угасает от рака, как достаёт пистолет и стреляет – в неё, потом в себя. Кате – в грудь, а себе? В голову или в сердце? Просмотрел весь сценарий до последней вспышки в глазах, до улетающих клином окон… Неимоверно явственно ощутил тяжесть оружия в ладони… Решил окончательно: в голову, да! В висок.

Вообще-то, у Гуревича сроду оружия не водилось, и стрелять он не умел. Но сию минуту в подобные частности просто не вдавался. Где возьмёт пистолет? Неважно! Украдёт. У престарелого генерал-майора N.

Так и сидел на террасе кафе под красным тентом, тяжело дыша, оплакивая свою погибшую сорокалетнюю любовь. Нет, чуть меньше: по-настоящему он влюбился в Катю, когда, вернувшись из роддома, она кормила Мишку сияющей белой грудью. Грудь её сияла, а опущенное к сыну лицо пребывало в голубоватой евангельской тени от прикрытой шторы. И на Гуревича сошла благодать, и он влюбился в свою жену.

Кстати, где она, куда запропастилась?

Но где же вы, минуты умиленья, Младых надежд, сердечной тишины?

Ах, папа, как не хватает тебя с твоей идиотской манерой по каждому поводу декламировать Пушкина!

…На террасе показалась Катя. Наконец-то! Вечно она застревает перед зеркалами!

– Я на лету поймала за жопу официантку и сделала заказ, – доложила Катя довольным голосом. – Себе шоколадное с орехами, тебе крем-брюле.

Она обошла столик и грузно уселась напротив, обмахивая потное лицо обеими ладонями. У Кати были крупные и по-прежнему красивые гладкие руки, он любил на них смотреть, они его успокаивали. На дни рождения всегда ей кольца дарил, номер девятнадцать с половиной – серебряные, с массивными камнями: бирюза, яшма, аметист и агат… («На память нежного ль свиданья, Или разлуки роковой», – сказал бы тут папа этим своим голосом на цыпочках)

Катя золота не любила, хотя невесткам на рождение внуков дарила дорогие украшения. Золото, говорила, – пошлятина, а вот серебро – недорого и благородно. Ювелирка здесь была фантастическая.

– Эй, Гуревич, – она зорко всмотрелась в брошенного на пять минут мужа. – А почему глаза мокрые? Ты что, опять меня хоронил, Гуревич?

Он легко рассмеялся рыдающим голосом, – клён и берёза, старые клён и берёза в окне, объятые негасимой любовью! – вытер пальцами глаза и уже совсем спокойно произнёс:

– Да ладно тебе, это автобусы. Такую пыль вздымают, – не проморгаться…

Сентябрь 2021 г.

Иерусалимские горы

* * *

Сердечно благодарю Володю Гамерова за щедрость, с которой он подарил мне множество замечательных, трогательных, смешных и драматических историй из своей жизни и практики. Ему и посвящена эта книга.

Катю Соллертинскую – за верность, наблюдательность и терпение в искреннем и постоянном желании помочь, подсказать, объяснить всё, что касается питерских примет, топографии, событий и имён.

А Жанна Иванова, Ирина Журавлёва и Ольга Ремизова, три моих читательницы, стали для меня по-настоящему близкими людьми, ибо каждая поделилась своим, и только своим Ленинградом.

Маргарите Чёрной и Елене Виноградовой – моя благодарность за то, что и в этой книге оказалось возможным прояснить какие-то специальные вопросы.

Вячеслава Гордина благодарю за подробные объяснения – в чем особенная сложность работы спасателей.

И, наконец, я горячо благодарю семью моего покойного друга, поэта Алексея Игоревича Зайцева, и особенно его жену Лину, – за великодушное разрешение опубликовать несколько пронзительных строк из его замечательных стихотворений (они приведены в этой книге как принадлежащие перу Николая Шелягина). Мне показалось это тем более уместным, что некоторые факты Лёшиной биографии перекликаются с сюжетными поворотами этой истории.

Душевное спасибо всем вам, дорогие мои!