Маньяк из Бержерака. Дом судьи. Мегрэ и человек на скамейке

Самым странным было то, что в этой сцене не ощущалось никакого трагизма. Судья не выказывал ни малейшего ужаса при мысли, что сейчас снова придется увидеть лицо человека, которого он собственноручно зашил в мешки. Мегрэ принял самый недовольный, самый ворчливый вид, но истина заключалась в том, что он испытывал чуть ли не удовольствие, с каждой минутой все глубже погружаясь в это новое дело, свалившееся на него как снег на голову в глухом Лусоне, куда его так безжалостно сослали. Он чувствовал себя как морской котик, которого долго заставляли жонглировать мячами в цирке и который вдруг снова оказался среди ледяных просторов северных морей!

Слишком давно не приходилось ему входить в дом вот так, как он только что вошел, и принюхиваться, и ходить туда-сюда, тяжело и терпеливо, до тех пор, пока душа каждого человека и каждой вещи в доме не раскроется перед ним, как книга.

Чего стоит одна Дидин со своим Уло! А сын, ждущий отца в полночь, сидя на верхней лестничной ступеньке!

И есть еще другой! Жертва! Что он увидит, когда разрежет грязные мешки?

Момент оказался почти комичным. От реальности ждешь чего угодно, кроме самой реальности. Когда мешки наконец стянули, открывшееся взорам Мегрэ и судьи лицо было совершенно черным. Разумеется, из-за угля! Это было вполне логично. Но в первый момент оба переглянулись, потому что им пришла в голову нелепая мысль, будто перед ними лежит чернокожий.

– У вас найдется салфетка и немного воды?

Звук воды, шумно льющейся из крана, казалось, заполнил весь дом. Когда он стих, Мегрэ прислушался и уловил другой шум, снаружи. Подъехал автомобиль. Хлопнула дверца. Оглушительной трелью разразился звонок. Быстро сориентировался инспектор Межа, ничего не скажешь!

– Где комиссар?..

И вот он уже стоит перед Мегрэ. С покрасневшим носом, с выбившейся прядью волос.

– Я достаточно быстро приехал? Такси оставить, шеф? Что, действительно покойник имеется? А старушенция где?

Весь его образ, буквально каждая складка одежды хранили не только холодный и влажный воздух, но и деловитую трезвость, которая мгновенно уничтожила царившую в доме атмосферу. Приглушенную атмосферу неопределенности… Межа, со своим звонким тулузским акцентом, был совершенно не чувствителен к такого рода оттенкам.

– Шеф, вы его опознали?

– Ничего подобного!

Мегрэ сам удивился, почему вдруг всплыло это выражение, которое он когда-то любил повторять, расследуя безнадежно запутанное дело, когда глупцы вроде Межа…

– Да, знатно его по голове приложили!

Судья взглянул на Мегрэ, Мегрэ – на судью. Оба подумали одно и то же. Им было жаль ушедшей тишины, такой уютной и домашней. Межа тем временем обыскал карманы и, разумеется, ничего не нашел.

– Как думаете, шеф, какого он возраста? Я был дал лет сорок… На одежде есть марка фирмы? Мне его раздеть?

– Да-да! Разденьте его!

Комиссар набил трубку и начал кругами ходить по прачечной. Он говорил вполголоса, сам с собой.

– Нужно позвонить прокурору при суде первой инстанции, в Ля-Рош-сюр-Йон… Интересно, как он решит…

Судья преградил Мегрэ дорогу и, не отдавая себе отчета, насколько нелепо в сложившейся ситуации звучат его слова, строго сказал:

– Если я попаду в тюрьму, это будет катастрофа.

После этого Мегрэ, наконец, не удержался и выплеснул все, что у него накопилось:

– Скажите-ка, господин Форлакруа… А вам не кажется, что сам этот человек, который внезапно и насильственно лишился жизни и лежит теперь на плитах в вашей прачечной, – это катастрофа? Вам не кажется, что его жена и, возможно, дети, которые сейчас места себе не находят и спрашивают, что с ним случилось, – это катастрофа? И если бы никто никогда так и не узнал бы, куда пропал человек, просто потому, что кое-кто не захотел усложнять себе жизнь, – это была бы еще большая катастрофа?

Он не испытывал даже простой благодарности гостя перед хозяином! Его угостили великолепным арманьяком, тепло камина проникало в него, как живительный бальзам, он целый час провел, лениво наслаждаясь удивительным уютом, – и вот он выступал против хозяина дома, вновь превратившись в сурового комиссара Мегрэ с набережной Орфевр.

Вежливый судья Форлакруа ответил лишь укоризненным взглядом.

– Есть марка! – торжествующе воскликнул Межа. – Погодите, сейчас разберу… Па…Па… Пана…

– Панама! – проворчал Мегрэ, вырывая одежду у инспектора из рук. – Вот что действительно упростит нам дело, правда? Господин, который носит одежду, изготовленную в Республике Панама! Почему же не в Китае?

Чтобы снять ботинки, пришлось разрезать шнурки. Этим тоже занялся Межа – одетый с иголочки мальчик, всегда такой любезный, который теперь делал свою работу так же естественно, как писал бы отчеты, сидя у себя в конторе, по привычке обводя в кружок имена собственные.

– Ботинки из Парижа, бульвар Капуцинов. Каблуки уже немного сбиты. Я бы сказал, что их проносили месяц, не меньше… Как думаете, шеф, кто это? Француз? Мне кажется, что француз. Не бедный, физическим трудом явно не занимался. Посмотрите на руки…