– А мой не как все. Ему хочется во всем отличаться от других. Однажды мне заявил, что ему не хочется зваться Сережей, ему видите ли не нравится ни фамилия, ни город. Он предложил отпраздновать новый год в мае. Когда более комфортно. Зачем мучить себя, когда можно раз и все под себя придумать. А про работу… а зачем… можно и работу придумать. Про мою он тоже изрек – что моя работа легко видоизменима. Что ее можно исправить в лучшую сторону.
У Молодого мальчишки устраивали драки, хорошо, что он нашел способ перенаправлять их.
– А мой вчера сказал, что не любит меня. Маму любит, а меня нет. Я ему «Отца нужно любить», а он «Не нужно». Ну, всыпал, тот в слезы. Хотел извиниться, а он под подушку голову засунул, и до утра.
– Это он от обиды какой-то.
– Каюсь. Поздно прихожу, сутками не бываю дома. Сейчас должен быть с ним, а я здесь, топчусь на месте.
– Мы топчемся на месте. Не ты в этом виноват. Он оказался сущим подонком. Просачивается сквозь пальцы. Никаких улик. Никто не видел. А если и видел, то ничего, не за что зацепиться. Он даже не играет, не предпринимает ничего. Это только в кино маньяк интересный и два полицейских обязательно найдут зацепку.
– Мы найдем. Мы не можем не найти.
– Да-да.
Они замолчали. Не хотелось говорить об этом, но и менять тему тоже не получится. Пропали дети и чтобы их найти тут нужно что-то сверхъестественное. Ленин за годы практики уже не верил в чудо, а молодой, опасаясь за своих детей и порой видя в каждой бороде и золотом зубе приметы преступника, верил… просто верил.
Телефонный звонок нарушил тишину. Ленин быстро взял трубку.
– Да. Да….
Он молча слушал, его зрачки наполнялись и в уголках глаз появились первые капли. Он положил трубку, тяжело вздохнул.
– Что? – быстро спросил Молодой. – Поступил?
Ленин мотал головой.
– Не поступил? Вот так… жить когда ты хочешь. Будь как все, и у тебя будет как у всех.
Ленин снова закрутил головой.
– Да что еще?
– Детей нашли.
Молодой сел мимо стула, быстро вскочил – показав готовность слушать дальше.
– Они вернулись домой.
Они… что? Вернулись? В каком состоянии. Наверняка они в плачевном. Иначе и быть не может.
– С ними все в порядке. Во всяком случае все при них.
– Надо проверить. Там может быть язык или…
– Медики их осмотрели и кроме нервного шока им ничего не поставили.
– Не может быть. Это хорошие медики? Это может быть еще молодые интерны. Они не сразу, некоторые из них крови боятся.
– Что ты мелешь?
– А то что дети не могли… он же их держал у себя… или могли.
Молодой был растерян. Ему казалось, что за эти несколько лет, что несет бремя «защиты и порядка», он видел все. Пятилетний мальчик, прятавшийся под кровать от вида швабры, боявшийся выходить из подъезда когда стемнеет и рано утром вошел в ряды сильнейших, бесстрашных. Но струны одна за другой лопались, ноги подкашивались…
– Знаю, что невозможно. Руки дрожат. У кого-то ноги. Принеси-ка «черного принца».
– Но мы же… вы же сами говорили.
– Отставить. Они нашлись. Это больше чем повод.
13
Все было позади. Ленчик пил вторую 750-граммовую кружку чая с лимоном. Он не мог напиться. Родители сидели перед ним. Только что они привезли его из полицейского участка. Мама продолжала плакать, а отец с виду вечно больной, сейчас напротив обрел другой более мужественный вид. Казалось, теперь он сможет защитить сына и не допустить подобных случаев.
Все всплыло. Как он сидел в ужасном, день ото дня становящимся смертельно опасном, помещении. Как он смотрел на девушку, чье спокойствие то бесило, то кричало «какого?».
– Ты с ним заодно? – спросил он у Поли.
Он решил, что она точно одна из них. Из них…похитителей. Тот ее подкармливает, дает крышу. Она втирается в доверие, выжимает соки, узнает нужное – готова на все, чтобы не сгинуть на просторах злобного города.
– Да нет же, – устало говорила она. – Что за паранойя. И хочется тебе об этом? Мы тут не в самом перфектном месте, без удобств каких. А тут еще ты иголки под кожу вгоняешь.
Ленчику было все равно, что она говорит – веревка была на 99% срезана, оставалось три волокна. Конечно, ноготь был уже никакой, но всего три, три и теперь его ничто не остановит.
– Нужно отвлекаться. Кругом катастрофа, но ты жив, зуб не болит, значит все в порядке. Тебя беспокоит что будет потом, но ты же не знаешь, что будет. Конечно, может быть все плохо, и тебе не качаться на качелях в парке, но допусти, что все будет хорошо. Что ты дома и все по-прежнему?
Стоит согласиться с тем, что она классно отрабатывала свой хлеб. Потому что парень не выдержал:
– О чем ты? По-прежнему? Зачем ты все это… Мы все тут сейчас. У меня например от вздохов ничего не осталось. Кажется, сейчас вдохну и не знаю, смогу ли выдохнуть.
Поля притихла.
– Он притаился. Который день не заходит. Мы тут и эти ведра. По мне уже кто-то ползает. Это ужасно.
Ленчик заплакал.
– Тсс. Ты слышал?
– Как только забрали Роба, я слышу только тебя. Еще эти шаги… он куда-то уходит, уносит его части, возвращается за следующими… сколько раз нужно ходить, чтобы…