Маньяки

Ее рука вздрагивает, палец нажимает на курок в тот самый момент, когда я падаю на пол. Пуля пролетает над моей головой, в тот ж момент как рука Маркуса взмывает с силой, на которую не должен быть способен ни один мужчина, и нож вылетает из его пальцев с совершенным мастерством и точностью.

Пуля пробивает тяжелую входную дверь еще до того, как громкий ХЛОПОК эхом разносится по просторному фойе, и в тот же самый момент кончик ножа Маркуса проходит прямо через ее спину, перерезая спинной мозг.

Глаза Джии расширяются от шока, прежде чем она медленно падает на колени, едва держась на ногах. Тишина заполняет комнату — этот момент меняет всю гребаную игру.

Мое сердце бешено колотится в груди, когда Леви протягивает мне руку и поднимает на ноги. Глаза Джии не отрываются от моих, и я вижу в ее злобном взгляде, что она действительно думала, что переживет это. Я иду вперед, не зная, что сказать ей в этот последний миг, но, сделав последний шаг и оказавшись прямо перед ней, понимаю, что мне нечего сказать. Она была просто чудовищем без сердца и с черной, гниющей душой.

— Мы еще увидимся, — напоминаю я ей. — В один прекрасный день я присоединюсь к тебе в аду, и мне понравится смотреть, как ты горишь, но не так сильно, как мне понравится сжигать твою империю дотла.

И с этими словами я понимаю руку, и нажимаю на спусковой крючок в последний раз. Отступая назад, я смотрю, как тяжелая люстра падает с высокого потолка. Осколки толстого стекла глубоко вонзаются в ее кожу, обрывая ее жизнь и рассыпаясь каскадом по фойе, как волна мерцающих бриллиантов.

27

Мне бросается в глаза случайный бриллиант, и я подбираю его из-под обломков, полностью загипнотизированная тем, как он сверкает, но в то же время крича о мести, когда с его острого края стекает единственная капля крови.

Пыль едва оседает, когда Роман и Маркус направляются ко мне, под их ногами хрустят осколки бриллиантовой люстры. Зик — или агент Дэвидсон — стоит в стороне, скрестив руки на широкой груди, и смотрит сверху вниз на женщину, с которой он делил постель черт знает сколько времени. Выражение его лица непроницаемо, но я уверена, что миллион мыслей проносится сейчас у него в голове, и, вероятно, он также раздражен тем, что все эти годы напряженной работы пошли на смарку. Бьюсь об заклад, в понедельник утром ему предстоит заполнить адский отчет.

Маркус добирается до меня первым, и он мгновенно обхватывает мое горло, притягивая меня к себе, а его жесткий взгляд впивается в мой. Он не отводит взгляд, не моргает, просто продолжает смотреть, в его взгляде сквозят дикие эмоции. Я никогда не видела его таким несдержанным, и, черт возьми, думаю, мне это нравится. Мне всегда нравилось это дикое опьянение Маркуса. Он непредсказуем и безжалостен. Я никогда не знаю, чего от него ожидать, но добавьте к этому опасное отчаяние, и мое сердце забьется так же быстро, как и его.

Роман подходит к Леви, видя, что Маркусу нужно время, чтобы успокоиться. Он выводит его из окровавленных руин, и Зик следует за ними из комнаты, оставляя меня с человеком, который первым пленил мою душу.

— Я в порядке, — выдыхаю я.

Его подбородок опускается, а глаза устремляются глубоко в мою душу, даря мне тот самый дикий взгляд, которым он смотрел на меня, когда я только приехала в замок и он не знал, что за притяжение было между нами, когда он понятия не имел, почему, черт возьми, его сердце так сильно билось каждый раз, когда он был рядом со мной.

— Ты думаешь, что можешь надеть на меня наручники, а потом хлопать своими гребаными ресницами, как будто сама мысль о том, что ты сбежала от меня, не уничтожила меня? — рычит он, его голос такой низкий, что я чувствую его вибрацию у себя в груди.

Он тянет руку вверх, чуть сильнее сжимая мое горло.

— Не делай вид, что ты не знаешь, почему я так поступила, — выплевываю я в ответ, выдерживая его взгляд так же пристально, как и он мой, отказываясь сломаться. Ни сейчас, никогда-либо еще.

Глубокое рычание вырывается из его груди, а мои легкие начинают кричать, но я не осмеливаюсь сделать вдох. Маркус знает мои пределы, и хотя он наверняка раздвинет их, он никогда их не переступит.

Жар заливает меня, моя киска пульсирует от желания этого дикого мужчины, и, видя отчаяние и желание, горящие в моем распаленном взгляде, его рот припадает к моему горлу, он отпускает руку и скользит на мою задницу. Кусает меня в шею, недостаточно сильно, чтобы пошла кровь, но достаточно, чтобы заставить меня задохнуться.

Боль вспыхивает у основания моего горла, немедленно сменяясь ошеломляющим удовольствием, когда он целует меня там, его язык с отработанным мастерством скользит по моей коже. Его рука крепко сжимает мою задницу, и я упираюсь в нее, желая большего. Прошло слишком много времени с тех пор, как я чувствовала его в последний раз. Он нужен мне больше, чем дыхание.