Манящая бездна ада. Повести и рассказы

Следующая часть истории началась, когда спустя некоторое время она стала исчезать из дому в часы, никак не связанные с ее работой; если они уславливались о встрече, она всегда опаздывала, а случалось, вставала среди ночи, одевалась и уходила, не произнеся ни слова. У него не хватало духу сказать ей что-нибудь и вообще не хватало духу заговорить с ней и поставить вопрос ребром, потому что жили они на ее заработки, а от его работы у Серрано ему перепадал разве лишь стаканчик вина, который я изредка ему ставил. Итак, он замкнул уста и только и мог, что досаждать ей своим дурным настроением, особым дурным настроением вдобавок к тому, что завладело ими с памятного дня, когда Монтес попытался обокрасть меня, и, думаю, не покинет их до самой смерти. Его мучили подозрения, и он строил самые нелепые догадки, пока однажды не последовал за ней и не увидел, как, шаркая подошвами по камням, направляется она к порту, одна, и часами простаивает там в оцепенении, глядя на море, рядом с провожающими и все же отдельно от них. Так же, как и в ее ночных рассказах, тут не было никакого мужчины. На этот раз он заговорил с ней, и она ему все объяснила; Монтес очень настаивал еще на одном, по-моему, не имеющем значения обстоятельстве: он без конца повторял, как будто я отказывался ему верить, что говорила она обычным тоном и не казалась ни печальной, ни сердитой, ни смущенной. Она сказала, что всегда ходит в порт, в какой бы то ни было час, посмотреть на суда, отправляющиеся в Европу. Он испугался за нее и решил бороться с этой причудой, убедить ее, что ходить сюда для нее еще хуже, чем сидеть дома; но Кирстен все тем же, обычным своим голосом сказала, что ей хорошо тут и что она обязательно будет ходить в порт, смотреть, как отчаливают корабли, махать им рукой или просто смотреть, пока глаза не заболят, и будет делать это всякий раз, когда только сможет.

И он в конце концов решил, что обязан сопровождать ее и таким образом выплачивать ей по частям свой долг, как выплачивал мне. И вот сейчас, в этот субботний вечер, а бывало и ночью и в полдень, в ясную погоду и в дождь, добавляющий свои струи к тем, что постоянно орошали ее лицо, направляются они вместе в порт, мимо Ретиро, прогуливаются по пристани до отхода корабля, теряясь среди людей с чемоданами, пальто, цветами и носовыми платками в руках, а когда после гудка сирены пароход начинает медленно отчаливать, они замирают на месте и смотрят, смотрят до изнеможения, каждый думая о своем, глубоко потаенном, но, сами того не зная, объединенные отчаянием и чувством одиночества, которое всегда ужасает нас, стоит лишь нам задуматься.

Дом в песках © Перевод. Евгения Лысенко

Когда Диас Грей без сожаления примирился с мыслью об одиночестве, он занялся игрой самопознания по единственному сохранившемуся у него воспоминанию, меняющемуся и уже без определенной даты. Он видел отдельные картины этого воспоминания и видел себя самого — как лелеет и подправляет его, чтобы не дать ему исчезнуть, как восполняет пробелы при каждом пробуждении, подкрепляя неожиданными вымыслами, когда сидит у окна своего кабинета, или снимает на ночь халат, или со скучающей улыбкой коротает вечера в баре отеля. Его жизнь и сам он свелись к этому воспоминанию, единственному достойному того, чтобы к нему возвращаться, подправлять его, а порой и искажать его смысл.

Доктор подозревал, что с годами в конце концов поверит, будто первая достопамятная часть этой истории предвещала все то, что — с различными вариантами — произошло потом; будто в аромате духов той женщины — в течение всей поездки доносившемся до него с переднего сиденья машины — уже таились, зашифрованные, все последующие события, то, что он ныне вспоминал, оспаривая, и что эта история, возможно, достигнет совершенства в годы его старости. Тогда он обнаружит, что Рыжий, ружье, палящее солнце, легенда о зарытом кольце, умышленные невстречи в ветхом домике и даже финальный пожар — все было скрыто в аромате духов неизвестного ему названия, который и теперь ему иногда удавалось услышать в запахе сладких напитков.

После езды вдоль берега — так начиналось воспоминание — машина свернула с дороги и медленно, неуверенно поползла вверх, пока Кинтерос не остановил ее и не выключил фары. Диас Грей не стал разглядывать пейзаж — он знал, что дом окружен деревьями, стоит очень высоко над рекой, среди дюн, на отшибе. Женщина осталась в машине, мужчины вышли. Кинтерос передал ему ключи и сложенные вдвое банкноты. Кажется, огонек зажигалки, которую женщина поднесла к сигарете, на миг осветил их лица.

— Ничего не делай и не нервничай. Если пойдешь вдоль берега направо, там будет деревня, — сказал Кинтерос. — Главное, ничего не предпринимай. Посмотрим, чем дело кончится. Не пытайся меня увидеть или звонить мне. Договорились?