Манящая корона

– Конечно, сошла с ума, если продолжаю любить тебя, истукана бесчувственного… Невинность свою тебе отдала, с семьей насмерть рассорилась, отец собственными руками убьет, если встретит! Я же свой род опозорила, и все ради тебя, болвана неблагодарного! Могла за графа замуж выйти, а никто, кроме тебя, был не нужен, влюбилась без памяти, идиотка слабоумная… А теперь другую нашел! Так мне и надо, дуре…

– Ты что, реветь вздумала? Ну-ка перестань!

– А ты мне не указывай! Разлюбил – так не лезь, не трави душу!

– Ох, женщины… Да вы святого из себя выведете! Ну, перестань, не плачь… Что ты, маленькая, что тебе в голову-то пришло… Почему это разлюбил? Люблю по-прежнему! Ну, малюточка, лапонька…

– Убери руки! Не трогай!

– О-о-о, горе мое горькое… Ну что сделать, чтобы ты успокоилась?!

– Обещай, что исполнишь просьбу! Трудно тебе?!

– Да обещаю, обещаю, только успокойся, мать твою благородную! Перестань реветь! Чего хочешь?

– Отдай мне одного хама, он меня шлюхой обозвал…

* * *

Хольг, нежась в полудреме, не сразу расслышал слова дворецкого. Ральф, деликатно кашлянув, повторил:

– Ваше сиятельство, новый начальник стражи просит немедленно принять, говорит, по очень важному делу.

Граф досадливо поморщился, хоть и понимал, что Гумар не стал бы тревожить его попусту. Наверняка новоиспеченный сотник сумел развязать язык пленному и теперь, сразу после допроса, явился с донесением. Рвение похвальное, спору нет, но как же не хочется вылезать из горячей воды, такой приятной, убаюкивающей…

– Хорошо, пусть войдет.

– Ваше сиятельство! – не выдержав, невольно охнул дворецкий.

– В чем дело, Ральф?

– Но как же… Осмелюсь заметить, ваше сиятельство не одеты…

– Представьте себе, я это знаю. Слава богам, еще не выжил из ума, чтобы принимать ванну в одежде! Ну, зовите сотника, чего вы ждете?

– Ох… Прошу прощения, но ведь это просто… – покрасневший дворецкий осекся на полуслове.

– Неприлично, вы хотели сказать? – усмехнувшись, договорил граф.

Вообще-то следовало строго отчитать дворецкого, чтобы не забывался. Но Хольги всегда ценили преданность, а уж Ральф был предан по-собачьи, душой и телом. Да к тому же в горячей ванне так хорошо, совершенно не хочется повышать голос, сердиться…

– Бросьте, Ральф! Разумеется, если бы мне предстояло принять дворянина, пусть даже простого эсквайра, я был бы одет по всем правилам. Но Гумар, хоть и сотник, все-таки простолюдин. Так что ничего страшного здесь нет. Зовите его!

– Слушаюсь, ваше сиятельство… – растерянно пробормотал дворецкий и удалился с видом человека, пребывавшего в нелегких раздумьях: кто из них двоих сошел с ума – он сам или его хозяин?

* * *

Первый этаж красного кирпичного дома, выходящего углом на Торговую площадь, занимал самый обычный трактир, каких в столице Империи многие десятки, если не сотни. Если бы хозяин по рассеянности забыл запереть дверь и внутрь зашел бы столь же рассеянный посетитель, не заметивший дощечку с надписью «Сегодня утром „Золотой барашек“ закрыт, добро пожаловать после полудня!», он увидел бы весьма убогую картину. Плохо протертые окна с самыми простыми истрепанными занавесками, закопченный, местами покрытый паутиной потолок, исцарапанные крышки столов, дешевенькие лавки и табуреты, старые шкафы, набитые простенькой и местами щербатой посудой, – все это безошибочно указывало, что хозяин заведения прочно и надолго задержался в низшей, третьей гильдии торгового сословия.

Правильность этого вывода подтвердили бы стойкие, намертво въевшиеся в стены, занавески, кухонную утварь и даже потолок ароматы пива и жареной баранины под чесночным соусом – излюбленной пищи простонародья. В Империи, большую часть которой занимали леса и горы, было мало мест, пригодных для выпаса коров, поэтому говядина стоила дорого. Дешевой же бараниной, благодаря изобилию горных пастбищ, были завалены все мясные лавки.

Оттого-то сословное различие проявлялось и в кулинарии: люди, в карманах которых звенело серебро, предпочитали говядину и запивали ее вином, а те, кому приходилось рассчитываться медью, жевали баранину под пиво.

Судя по всему, завсегдатаями этого трактира были именно бедняки, поэтому патент торговца второй гильдии мог присниться хозяину разве что в сладком сне. И вывеска говорила о том же: «Золотой барашек». Если бы дела шли хорошо и вожделенный патент мог стать реальностью, наверняка назвал бы свой трактир «Золотым теленком» или «Золотым быком»…

Так подумал бы любой посторонний человек, впервые попавший в этот трактир.

А окажись он на втором этаже, в хозяйских комнатах, – только утвердился бы в своем мнении, отметив их тесноту и более чем скромную обстановку. Да, на жизнь бедняге хватает, конечно, но во вторую гильдию он никогда не пробьется!

Правда, будь этот человек наблюдательным, он недоуменно почесал бы в затылке, мысленно сопоставив размеры помещений первого этажа и второго…

Впрочем, это было невозможно: незнакомых людей хозяин к себе никогда не впускал. Наблюдательных, не наблюдательных – никаких. И рассеянностью он не страдал, поэтому входная дверь была надежно заперта.

* * *