Естественный человек просто покидает очередной этап без осуждения. Он прожил жизнь, он узнал жизнь, теперь он хочет узнать нечто большее. Он хочет узнать нечто вечное. Он произвел детей, теперь он хочет знать, кто он в своей сокровенной сущности. Он жил внешним миром, он был Зорбой. Теперь пришло время обратиться вовнутрь. Внешняя реальность была исследована без всякого подавления, и однажды вы естественным образом обращаетесь вовнутрь.
Именно этот запрет, это репрессивное мышление принуждает вас постоянно думать о сексе, потому что вы так и не прожили его. Ваше христианство, ваш джайнизм не разрешали этого, или разрешали, но затем создавали в вас чувство вины — что вы делали нечто такое, чего делать не должны. Тогда вы живете лишь наполовину. А если нечто прожито наполовину, вы никогда не превзойдете, никогда не выйдете за пределы этого.
Танцуйте до тех пор, пока не остановитесь автоматически.
Проживите все в жизни так, чтобы вы смогли выйти за пределы радостно, без всякой вины. Это трудно для людей, которым было привито подавление: секс не должен упоминаться; смерть не должна упоминаться.
Секс и смерть это два пункта: один — начало, другой — конец. Людям не позволяют их осознать. Говорить о сексе грязно; о смерти — опасно и мрачно... не говорите об этом. Умирает всегда кто-то другой, не тревожьтесь. Но в реальности вы рождаетесь из секса, и вы умираете. То, что рождено из секса, обязательно исчезает в смерти. Секс и смерть — два полюса одной и той же энергии. То, что возникает в сексе, исчезает в смерти. И оба они должны быть поняты, потому что они являются самыми важными точками в вашей жизни, и оба они должны быть приняты и прожиты.
Но такие религии как христианство и джайнизм очень репрессивны. Само это подавление делает людей виноватыми, грешниками. Они не могут прожить свою жизнь тотально, интенсивно, они не могут медитировать, поскольку первое условие медитации — это быть тотальным, быть тотальным во всем. Тогда все становится медитацией. Если вы тотальны, даже занимаясь любовью, тогда она становится медитацией.
Мое собственное понимание медитации таково, что в начале это, наверное, произошло с кем-то во время занятия любовью, потому что это, похоже, единственная вещь, в которой вы можете приблизиться к такой тотальности, что время останавливается, ум останавливается, и все становится абсолютно молчаливым.
Но такое молчание может быть создано также и медитацией. Благодаря сексу известен тот секрет, что если нет времени и нет ума, вы вошли в предельное. Посредством секса вы входите туда на одно мгновение и снова отступаете в преходящее. Через медитацию вы можете оставаться в предельном, двадцать четыре часа в сутки в оргазмической радости. Каждое ваше мгновение становится танцем. Если вы знаете, что вас нет, вам нечего бояться. Если вы знаете, что вы есть целое, вам нечего терять. Мастера дзен не говорили о сексе, просто потому что его считали само собой разумеющимся.
Один из наших саньясинов работал с Джоном Стивенсоном, автором книги «Одна роба, одна чаша». Он утверждает, что обнаружены древние рукописи, никогда прежде не публиковавшиеся, в которых мастера дзен рассказывают о сексе как инструменте для трансформации. Он собрал из этого материала книгу, которую назвал «Вожделение к дзен». Он предчувствует, что собирается «повсеместно расстроить буддистов» публикацией этого материала.
Делайте это побыстрее, потому что, не расстраивая людей, очень трудно привести их к устойчивости. Сначала расстройте их, только тогда могут они утвердиться в задзен.
Но нет ничего обидного для настоящих мастеров дзен; расстроить можно только буддистов. Буддисты Индии будут расстроены, потому что они позаимствовали идею подавления секса у джайнизма, у индуизма и из собственного опыта Будды.
Но вы не можете позволить себе опыта Будды, потому что сначала он был Зорбой. Даже Зорба не был Зорбой настолько, как Будда. Его отец собрал всех прекрасных девушек со всего своего царства... и он устал.
Однажды ночью после обильных возлияний и танцев все уснули. Он посмотрел вокруг — эти прекрасные лица... Пена текла с их губ, их косметика была нарушена, прически сбились... и это внушало отвращение. Но опыт такого рода доступен не каждому. Он должен быть доступен каждому, и тогда к тридцати годам каждый убежит от мира. Но это бегство будет не из страха.
Такому бегству