Манифест персонализма

Возьмите, к примеру, партийца. Он раз и навсегда решил не иметь никаких других мыслей, кроме партийных, другого сознания и воли, кроме партийных. Он повторяет то, чему его учит партия, он оправдывает то, что оправдывает партия, он превращает себя в механизм, исполняющий ее инструкции. Насильственно провозглашенное «мы» не зовет его к личной свободе. Но оно помогает ему освободиться от тревог, избежать выбора и многих обязательств благодаря иллюзии коллективного действия. Выгода носит индивидуальный характер, что же касается издержек, они всегда на совести коллектива, подобно тому как это происходит в мире денег: каждый присваивает себе то, что придумали другие, хорошее берет себе («мы должны…»), а ошибки взваливает на плечи других («они должны были…»). Его совесть умиротворяется, произведя такие подсчеты, она создает себе зону безопасности, куда не проникают голоса несогласных и их требовательные призывы, которые привели бы ее в смятение, если бы она не держала их в узде.

Таким образом, сообщество на своей элементарной стадии выступает против личности. Индивид, услышавший зов сообщества, лишается спокойствия и умиротворенности. Тогда он стремится, если можно так сказать, стать на собственные ноги. Он идет на компромисс между чем-то великим, к которому он испытывает стремление, и спокойствием, которое он обожает. Его побеспокоили? Ну так что же, он отправляется в путь, но тот, кто ему навязался в попутчики, понесет его вещи. В конце концов, общественный транспорт тоже способен обеспечить комфорт ничуть не хуже того, что обеспечивает личный транспорт, поэтому он позволит себе сделать все, чтобы не брать билет, и, сверх того, в пульмановском вагоне ему будет кому излить свои великие чувства, заставив учащенно биться сердце своего соседа, пустившегося в опасное приключение. Но коллективный отъезд разрушает мир «on» ж в большей мере, чем отъезд индивидуальный. Агентство Кука^{16} предлагает посетить пирамиды Хеопса. Агентство Кука предлагает посетить дикие леса. Агентство Кука предлагает посетить Ниагарский водопад. Вот и все, что касается приключений. Вскоре спадает и напряжение, вызванное отправкой. Спонтанные порывы, революционный пыл, как и сама жизнь, питаются только из глубинных истоков, а не пустой волей, не тщедушными потугами. Опьянение не заменяет потребность в таком питании. Оно поддерживает тело во время кризиса, но очень скоро однообразие и постоянная дремотность омертвляют его живую плоть. Поляризованный конформизм все равно остается конформизмом, таким же шатким, как и однородный конформизм. В лесу нередко можно наблюдать, как могучие, гигантские деревья рассыпаются в прах при первом порыве ветра.

Таким образом, сообщество не может возникнуть из совместной жизни спонтанно. Мы показали это на примере общества, представляющего собой блок, сколоченный по принципу «мы, наш брат такой-то». Но это подтверждается и примером обществ, имеющих более гибкий, более подвижный характер, таких, как различные товарищества или дружины. Но давайте оставим в стороне массовые организации с их безликим конформизмом. Обратимся к тем формированиям, в основе которых лежит богатая частная жизнь и которые не слишком многочисленны, так что эта частная жизнь способна воздействовать на каждого из их членов: рабочая бригада, спортивный клуб, солдаты в окопе, молодежное движение, кружок, дачники, класс, экипаж. Здесь все не так уж отдалены друг от друга, в пределах досягаемости находится и руководитель. Цель группы ясна уже тогда, когда она формулируется, люди создают ее сами и чувствуют это. Ее история переживается изо дня в день, здесь не питаются слухами, как это происходит в обществах «наш брат такой-то особенный». Противостояния, взаимообмен, взаимовлияния, разнообразие, уравновешенность, словом, сама жизнь, так хорошо знакомая обособленному индивиду, которую люди с радостью проживают все вместе.

Вот именно! Подобное эмоциональное возбуждение, возникающее благодаря духу общности, легко может породить иллюзию глубокой прочности. Обособление здесь представлялось бы как предательство. Нам кажется, что мы обрели новую жизнь только потому, что порвали с обособленностью. Для многих революционный акт завершается вхождением в группу, приобщением к живой «динамичной» группе. И группы начинают множиться в соответствии с капризами индивидов. В один прекрасный день мы вдруг удивляемся тому, что шум и возбуждение внезапно испаряются, не оставляя после себя никаких следов, и лишь два-три человека будут продолжать жить этим. Вероятно, так происходит потому, что (как ныне нередко случается) путают ажиотаж (болтовню, движение, возбуждение) с реальными сотрудничеством, углубленностью, общностью, одним словом, потому, что динамизм принимается за признак истинности или даже за самую реальность.