Манифик

Аврора сидела перед зеркалом, а вокруг колдовали гримеры. Именно гримеры. Исай сам выбирал тех людей, с которыми они работали. Его компаньон Елена подбирала, а он выбирал из них самых лучших. В своей голове он разделял всех людей, работавших с макияжем, на гримеров и визажистов. Последние для него были теми, кто устраняет человеческие лица, убирает под слоем оттенков естественную красоту и создает однообразие красивых, но абсолютно пустых манекенов. В гримерах он видел профессионалов, что не искажали, а подчеркивали уникальность, не устраняли ее, лишая человека лица, а озаряли последнее, позволяя другим заметить его красоту и индивидуальность и насладиться ими. Когда-то он поделился своими соображениями с Еленой, та ответила, что он прав по сути, но завяз в терминах. Скорее гримеры придают людям чужие лица, накладные носы, волосы и грудь, это они старят или омолаживают, облагораживают или уродуют. Исай обещал над этим подумать, возможно, она была права, но так и не подумал.

Он положил руки на плечи Авроре и прикоснулся носом к ее волосам.

– Ты готова, моя королева? Через полтора часа начинаем. Сейчас я дам указание на запуск зрителей в зал.

Отражение девушки в зеркале мягко ему улыбнулось. Так могла улыбаться только его юная жена. Утренняя звезда. Она медленно прикрыла веки, и в уголках ее глаз появились морщинки, которые принято называть солнечными, Исай называл их «улыбкой Авроры». Она молча давала понять, что все хорошо. Исай слышал ее без единого слова.

Затем Исай поднялся в аппаратную. Елена сидела перед мониторами в большом офисе охраны, когда туда вошел Исай. Она знала ритуал своего компаньона. Предыдущие семь раз он выбирал человека из толпы, давал по рации указание охране, чтобы его задержали, потом спускался к нему сам, и после недолгих разговоров тот уходил, судя по походке, довольный и радостный. Она знала, с кем, а точнее, на кого работает, поэтому не очень удивилась, когда заметила такую систему, решив, что подобное поведение – это некий ритуал для Исая. Зачем он ему? Она рассуждала просто, опираясь на свои профессиональные знания и навыки, считала, что, как и все ритуалы, этот не больше чем устранение мало осознаваемой тревоги.

Исай вглядывался в экраны. Вот прошла девушка в простенькой белой блузке, клетчатой юбке, с небрежно уложенными в пучок волосами, она держала под мышкой маленькую сумочку, тоже купленную где-то в магазине одной цены, ее лямки были перекинуты через плечо и оттягивали воротник блузки. Девушка озиралась по сторонам, постоянно правой рукой трогала сумку, словно проверяя ее плотность и не стащил ли кто ее содержимое. Голос молчал.

Исай посмотрел на Елену. Она внимательно следила за ним. Он понимал, что за предыдущие семь раз его компаньон заметила, что тот делает. Зная ее, он догадывался, о чем она думает, она наверняка хотела понять, по какому принципу Исай выбирает человека. Но она не поймет никогда. Конечно, они были близки по духу, конечно, она понимала его достаточно и он доверял ей почти полностью. Но! Исай обладал тем, чего у Елены не было и не будет никогда.

У Исая был голос внутри.

Он снова повернулся к экрану. Внимательно вглядывался в людей, идущих на шоу. Кто-то шел парами, попадались даже компании по три-четыре человека. Исай всматривался в каждого, где-то увеличивал изображение, чтобы делать объект больше, когда-то резко отводил взгляд с одного монитора на другой, если краем глаза замечал нечто важное. Но голос молчал.

Наконец взгляд Исая остановился. Он привстал со стула, чтобы всмотреться в монитор с близкого расстояния. На широком экране был человек из разряда тех, возраст которых сразу и не определишь: то ли ему шестнадцать, то ли тридцать шесть. Судя по тому, как он держался в костюме, надевал его крайне редко, если вообще когда-либо. Тонкость его шеи только подчеркивала расстегнутая пуговица воротника рубашки в вертикальную полоску. Он держался так, словно ему в темечко вбили лом, нарочито держал осанку и совсем не поворачивал головы, смотрел с прищуром, будто страдал близорукостью, а очки с толстыми линзами забыл дома.

Все это выдавало в нем не просто неуверенность, а отчаяние. Исай подумал, что такие к сорока становятся маньяками. И если его не остановить, то зло его страдания от собственной жизни превратит в ад жизнь многих. И да, голос был с ним согласен.