Мания Беса

Мою руку обжигает огнём, потом вторую… Как же больно! От этой боли я и проснулась, в панике оглядываясь по сторонам. На какой-то момент сон и явь так переплелись, что я думала будто и правда начинаю гореть в огне. Но я была там же, в камере, чьи каменныестены словно надвигались на меня, грозя раздавить, лишая воздуха. Подняв голову, я посмотрела на решетку под потолком, сквозь которую струился тусклый свет. Чувствуя накатывающуюся волну жара, я снялаполушубок. Почему так жарко, что со мной?! Лицо сильно горело, как в лихорадке… И тут я вспомнила про порошок. Так вот в чем дело! Догадка совсем меня не успокоила. Наоборот, стало ещё страшнее. Застонав от нового приступа боли в суставах, я постаралась встать на ноги. Голова сильно кружилась, грудь жгло огнём, я резко согнулась от колющей боли в сердце, прижимая ладонь к груди.

«Я умираю…» - в панике пронеслась мысль.

Едва переставляя ноги, я шла вдоль стены темницы. Упираясь ладонями в холодные камни, радовалась их шероховатости и неровностям, которые помогали удерживать вертикальное положение. Шаг, ещё шаг… В следующее мгновение, влажный под камеры стремительно бросился мне навстречу. Рухнув на колени, я едва успела выбросить вперед ватную руку, чтобы не разбить лицо. Веки стремительно тяжелели, а вместе с этой тяжестью уходили беспокойство и страх. Теперь все равно. Я либо очнусь на свободе, либо умру здесь…

Глава 5

Катриэль

Как будто сквозь толщу воды ко мне в сознание пробивались образы и  различные моменты из прошлого. Так вот что имеют в виду, когда говорят «жизнь пролетела перед глазами». Удивительное ощущение…

Вот я, совсем еще малышка, сижу на коленях у матери. Она ласково гладит меня по длинным косам и поет на румынском детскую песню.

«В косы дочке я вплету ленты золотые,

  Чтобы путь ей освещали в темноте родные…

  Чтобы, милая моя, путь свой сложный просто одолела,

  Чтобы, счастье  повстречав, не обомлела.

  И доверие с любовью рука об руку вели,

  Освещая светом путь ей впереди» - голос мамы становится все тише и тише. Но даже это не расстраивает. Ради этого момента я готова была умирать снова и снова в самых страшных муках…

А теперь я стою на рынке, продавая помидоры с огурцами и не хитрые поделки, сделанные своими руками, чтобы лишнюю копеечку принести  домой. Это воспоминание тоже быстро теряет краски, становится расплывчатым. Ему на смену приходит другое. Мама лежит в гробу с синими губами, руки сложены на груди.Тихая и безучастная, к моей истерике. Она не слышит моих рыданий, не видит, как дядя Антон буквально силой выводит меня из комнаты. Душа кричит, захлебывается от боли потери. Пожалуй, единственное связанное с мамой воспоминание, которое я хочу забыть навсегда. Отключить это в себе, нажать «Delete».

Картинка снова меняется. В дом к нам настойчиво  стучатся. Почти не скрывая скупых мужских слез, мой дядя отворяет дверь, приглашая войти в дом мужчину лет пятидесяти с густой темной бородой посеребренной вкраплениями седины. Мне страшно от немигающего взгляда его темных глаз. Он смотрит долго, пристально, оценивающе, словно впитывая в себя мой образ. И от столько явного внимания к своей персоне я заливаюсь румянцем смущения, что покрывает щеки и шею лихорадочными розовыми пятнами.

— Нравится мне твоя племяшка, – говорит мужчина грубым голосом с акцентом, от чего я невольно вздрагиваю. — И страх мне ее нравится. Покорной будет… хорошей женой, – добавляет странный гость.

Его слова одобрения вызывают у меня озноб, словно меня не похвалили, а отругали и опозорили. Мне не уютно под его пытливым взглядом.

Через мгновение и я переношусь в величественности здание, очень давит корсет роскошного белого платья… Волосы мои теперь убраны под платок так, что их не видно. Человек, что ведет меня под руку, больно сжав ладонь, мне почти не знаком. Мы идем туда, где нас объявят мужем и женой.

Теперь я – жена. Не так я представляла себе свою первую брачную ночь. Я вынуждена дрожать в одиночестве на огромной кровати. Мне страшно. Я с замиранием сердца жду своего мужа-старика, который по словам моего дяди Антона в расцвете сил. По его же мнению – дяди Антона – я глупая и должна радоваться своему замужеству. Радоваться тому, что меня продали за то, чтобы я и вся моя родня катались как сыр в масле. На мои мольбы не отдавать с меня за Бен Ходжа, он утирал бегущие по моим щекам ручьи слез грубыми мозолистыми пальцами и говорил, что потом я все пойму. Я и сейчас не знаю, что должна была понять тогда. Возможно, то, что брак с человеком, что годился мне в отцы, лучше взаимной любви, крепкого молодого тела и обжигающей страсти. Но я так и не приняла того, что никогда не полюблю, не стану любимой, не рожу детей от мужчины, который займет в моем сердце место, что дядя Антон так бесцеремонно отдал Бен Ходжа, мотивируя это тем, что я молода и ничего не понимаю в жизни.