- Потому что оно садистское? – Джиён засмеялся. – Нет-нет, это шутка. Но почему нет, если я могу себе это позволить?
- Просто поэтому? Могу себе позволить, поэтому делаю?!
- Да, и попробуй запрети, – пожал плечами Джиён и опять откинулся на шезлонг, спрятавшись под солнечными очками, в которых бликовали лучи.
- Скотина зажравшаяся, – обозвалась я по-русски.
- Прекрати материться.
- Я не матерюсь.
- Черт тебя знает, я же не учил русский.
- Говорю тебе – я не матерюсь.
- И я должен поверить тебе на слово?
- Я же тебе верю.
- Ну, так потому ты и дура, Даша. – Я села и, дотянувшись до него, ударила его в грудь, от чего он подскочил. Не совсем на ноги, но согнулся пополам, явно недовольный таким обращением со своей царской персоной. – Что?
- Ты и оскорблять меня будешь, потому что можешь себе это позволить? Зашибись идеальная неделька!
- А не ты ли начала называть мою жизнь существованием? Хорошо, давай говорить по-умному. Вернёмся к этимологии слова. Смотри, вон стоят стулья. Что мы можем о них сказать? Они существуют. Не так ли? – Я растеряно озиралась с него на стулья, ничего не говоря и не делая. – Вон на небе облако. Оно существует. А вот лежат Гахо и Джоли. Ты скажешь «у тебя существуют собаки» или всё-таки «у тебя живут собаки»? Живут, не так ли? О любом животном, живом создании мы говорим «живёт». А о стуле мы можем сказать «живёт стул»? Глупо звучит, правда? Начинаешь схватывать разницу? Нет-нет, дело не в одушевленности или предметности. Дело в наличии воли. Воля движет, и тогда живут, если же это статичная вещь, и никакой внутренний импульс ею не движет, то она существует. Так вот, Даша, в моей жизни всем движет именно моя воля, а когда ты начинаешь свою волынку по поводу несчастного существования… Что я тебе могу сказать? Не будь стулом, Даша, и будешь жить, а не существовать. – Джиён поднялся, захватив с собой книгу. – Что касается идеальной недели – завтра она заканчивается.